Дождливое лето

— Всех посторонних попрошу выйти, — сказала сестра и добавила то ли для нас, то ли для Олега: — Ничего страшного… Сейчас мы сделаем укольчик — и сразу станет легче…

— Не уходи! — крикнул мне вслед Олег. — Не уходи!..

Он плакал.

— Успокойся, — сказал я. — Я подожду в коридоре.

Он плакал, стыдясь своих слез и не умея их сдержать, — от беспомощности, бессилия.

Дело было не в олене. Из-за этого не то что Олег, но и какая-нибудь кисейная барышня в наше время с сердечным приступом в больницу не попадет. Если не в жизни, то в кино, по телевизору и не такое видели. Эка важность — подстреленный олень! Да не будь всего остального, о нем сейчас никто, кроме пожирающих падаль черных грифов, и не вспомнил бы. И они, обглодав косточки, уже успели бы забыть. Но вот будто вынырнуло что-то из глубин души детей электронно-прагматического века, и олень-подранок, который пришел к ним помирать, виделся как дурное предзнаменование.

А дело было совсем в другом. И причина всего происшедшего сводилась к банальнейшей цифири. Что у нас сегодня? Суббота, 29 июня. Значит, вчера, когда все это случилось, был последний рабочий день месяца, квартала и даже полугодия.

— Опять  е г о  ругал? — спросила Ника.

— Ванечку, — сказал я.

— Какой он Ванечка! — воскликнула Ника с отвращением. — Вы вспомните его глаза!..

«Ну и ну, — подумал я. — Поистине от любви до ненависти один шаг».

— Какие же у него глаза?

— О т м о р о ж е н н ы е, — сказала Ника.

Итак, Ванечка приехал в четверг, в тот самый день, когда мы с Лизой отправились в поход, и сообщил, что начальство приняло решение срочно испытать трубу под давлением.

— Что значит — срочно? — спросил Олег.

— Завтра.

— Но мы же договаривались… — сказал Олег с досадой.

Его можно понять. Они с Зоей так дорожили обещанными ранее еще двумя неделями. Погода только-только наладилась, сезон в горах так короток, к тому же начали вскрывать новую многообещавшую площадь, и уже пошли находки. Ребята сами предложили работать пока без выходных, по очереди ездить в город, чтобы помыться. И вот — опять вынужденный перерыв.

— И быстро вы это сделаете?

— В понедельник вернетесь — нас уже не будет. Это я с запасом беру на случай всяких непредвиденных обстоятельств. А так все будет быстрее.

— И сразу засыплете траншею?

— Конечно.

— А может, не стоит нам уезжать? Отсидимся в лагере, мешать вам не будем, а когда вы кончите, сразу за работу…

— Нельзя. Техника безопасности. С меня шкуру снимут. А вдруг труба взорвется?

— Чтоб у такого парня да взорвалась труба… — начал было новый заход Олег, но посмотрел на Ванечку и махнул рукой. — Непробиваем. А где грунт будешь брать для засыпки траншеи?

— Это уж моя забота.

— Извини, но и моя тоже, — возразил Олег.

Это было важно. Землю для засыпки траншеи надо было привезти со стороны — это не раз втолковывал Олег. Газопровод-то идет по живому телу памятника, по самому святилищу, хотя и с краю; вынутый еще до прихода археологов экскаватором грунт пока не обследован, а его нужно перебрать до последней щепотки — возможны находки. Словом, сыпать эту землю назад в траншею нельзя — нужно откуда-то привозить…

— Да помню я, — сказал Ванечка. — Пять самосвалов заказал. Из города со стройки грунт будут возить. Ты лучше времени не теряй. В ваших же интересах. Начинайте паковать манатки, вам сегодня уехать надо, чтобы завтра с утра мы могли приступить к испытаниям.

На том и разошлись. К вечеру лагерь опустел. Спустились в город. У Зои с Олегом места для всех не хватило, и кое-кого моя мама взяла ночевать к себе. Мы с Лизой, подумал я, убрались вовремя.

Однако Олег не был бы Олегом, если бы на том успокоился. В средине следующего дня — а это уже пятница 28 июня — позвонил на кордон, спросил, не проходили ли самосвалы. Нет, не проходили. Но это не единственный путь, каким они могли ехать…

Через час позвонил опять. Нет, все по-прежнему… Его снедало беспокойство. Но, с другой стороны, знал за собой этот грех — был суетлив. И все же не выдержал, вызвал машину и ринулся  т у д а. С ним увязался бородач.

Приготовился выслушать Ванечкины упреки («Вот черти принесли…»), но и ответ был готов: если сегодня все у вас закончено, то завтра мы вернемся — зачем время терять! Дело не терпит.

Приняв решение, оказавшись в машине, он был — я знаю Олега — весел и нетерпелив, как новосел или как влюбленный. В конце концов, ему нечего терять. Ну боднет его Ванечка за настырность — к этому ли привыкать! Все и так знают, что он, Олег, настырный. А как иначе? Да ты пойми, мил человек, что нам просто невозможно по-другому. Ведь кто у нас самый бедный? Минпрос, Минздрав и мы, министерство культуры. Это вы, скажет он Ванечке, ухари-купцы да подрядчики, ворочаете бессчетной почти деньгой, машинами и фондами, и нам иногда от ваших, благодетели, меценатских щедрот перепадает, но без настырности нашему брату не обойтись…

Сколько раз я слышал от него эти рацеи! Меценатство, говорил он, оскорбительно, откуда бы ни шло, потому что зависимость невольно рождает чувство неполноценности. Что-то в этом есть…