Дождливое лето

— Что ж тут удивительного? Так, наверное, везде. Ну конечно, с какими-то своими вариантами…

— Думаю, что далеко не везде. Такой плотности, насыщенности, такого многообразия нет, пожалуй, нигде. В разрезе вся история человечества, начиная с каменного века. Моя тетя Женя еще до войны находила в этих же местах каменные скребки и наконечники копий. Короче — история и встык с ней — современность. Такие вещи хорошо монтируются в кино… И все это в неповторимом природном окружении. Судьба природы — третья важная тема. «Счастливый край, где блещут воды, лаская пышные брега, и светлой роскошью природы озарены холмы, луга…» Или: «Одушевленные поля, холмы Тавриды, край прелестный, я снова посещаю вас, пью жадно воздух сладострастья, как будто слышу близкий глас давно затерянного счастья…» Александр Сергеевич Пушкин. Тут мы подошли к четвертой составляющей — литература и искусство. Я вспоминал Коровина и его дачу, а назвать (и не только назвать!) можно великое множество блистательных имен. Да что там — это же пушкинские места!..

Пастухов говорил с воодушевлением. О трех счастливейших гурзуфских неделях Пушкина — как и чем любовался, как мечтал вернуться сюда. Снова цитировал: «Оттоль, где вечный свет горит, где счастье вечно непреложно, мой дух к Юрзуфу прилетит…» Но от Пушкина, говорил он, тянутся свои ниточки. Тянутся, пересекаются, переплетаются. К семейству Раевских, с которым прибыл в Гурзуф. К приятелю — польскому поэту графу Густаву Олизару, который был влюблен в младшую Раевскую — Марию. Когда та отказала ему, Олизар поселился здесь, в своем имении в Артеке. К Адаму Мицкевичу, который навестил здесь Олизара, поднимался на Аю-Даг и написал прекрасные стихи об этом… Люди все замечательные, о каждом можно говорить и говорить. Забываем, к сожалению. Вот бывает поверхностное дыхание, поверхностный сон, а есть поверхностная память… Иначе, наверное, невозможно. А все-таки жаль. Вот, к примеру, из Раевских чаще всего вспоминают младшую дочь — княгиню Волконскую, декабристку, которая отправилась за мужем в Сибирь. Удивительная женщина! Но ей было в кого пойти. Старик отец Николай Николаевич был личностью не мельче. Герой Отечественной войны. Жуковский о нем балладу написал. Это он, Раевский, взял за руки малолетних сыновей и, давая пример дрогнувшим было солдатам, пошел вперед, под французские пули и ядра… А Олизар! Два великих поэта — Пушкин и Мицкевич — посвятили ему стихи. Словом, от каждого пошли свои круги. Олизар потом вспоминал соседку графиню де Гаше. А это знаете кто? Одна из знаменитейших авантюристок прошлого века, героиня романа Дюма «Ожерелье королевы»… Раевские же вообще обосновались здесь — только по другую сторону Медведь-горы, в Карасане. А там — новые переплетения и сложности. Да вот самой жизнью выстроенный сюжет. Соседями Раевских по имению были Бороздины. И у тех и у других общее несчастье: дочери замужем за декабристами — Волконским и Поджио. Но если Мария Волконская последовала за мужем в Сибирь, то сенатор Бороздин не отступился ни перед чем, чтобы развести дочь с бунтовщиком-мужем. Что он только для этого не делал!..

— Может, не хотел еще больших несчастий для дочери? — сказала Елизавета Степановна.

— Но они любили друг друга…

— Вы считаете это главным? Разве не бывают несчастными люди, которые любят друг друга?.. — Она говорила так, будто имела в виду отнюдь не только живших бог знает сколько лет назад декабристов и их жен. Ответа, впрочем, не стала дожидаться: — Извините, я перебила вас…

«Что-то часто у нас стали мелькать слова с этакой повышенной эмоциональной нагрузкой», — подумал Пастухов, а ей сказал:

— Как раз вовремя перебили. А то меня понесло и, как видно, не в ту сторону.

— Почему же?

— Пустой замысел. Бывает, знаете, человек разогнался, прыгнул и, уже прыгая, понял, что зря. Не перепрыгнуть. Лужа слишком велика.

— То есть?

— Все, что я наговорил, годится для путеводителя, для популярной книжки, а я имел в виду другое. Рассказать об этом крае так, чтобы  в л ю б и т ь  в него, заставить сердцем и умом почувствовать его неповторимость и драгоценность, чтобы ни у кого и никогда не поднялась рука на эту красоту…

— И что же?

— Да это просто невозможно. Прекраснодушные мечтания, идеалистический бред. Гармония рушится. Вот мы говорили о Пушкине. А знаете, что мне сказал один здешний деятель? Не будь тут Пушкина, говорит, снесли бы мы это старье — имеется в виду дом, где жили Раевские и Пушкин, — и построили бы водолечебницу. Уже и проект есть. Представляете уровень мышления? Что ему рассуждения об истории, культуре и красоте. Или эта гостиница, в р е з а н н а я, как вы изволили заметить, в Генуэзскую скалу…

— Что это вас на куртуазность потянуло?