Читаем Дождливое лето полностью

— От злости. Они что — другого места для гостиницы не нашли? А они другого и не искали. Потому что лучше места не найдешь — вид на Гурзуфскую бухту, на скалы, на побережье просто сказочный. Есть чем любоваться гостям, особенно искушенным, повидавшим Италию, Испанию, Грецию… А то, что древнюю крепость пришлось потревожить, так это же ерунда. Подумаешь, какие-то развалины… Поговаривают, кстати, что пора снести весь Гурзуф и построить на месте  с т а р ь я, вместо этих домиков, лестничек, садиков с гранатовыми деревьями, смоквами и виноградными беседками, вместо этих улочек-террас, повторяющих средневековые улочки, н о в ы е  дома. Как в нынешнем Партените-Фрунзенском: микрорайоны блочных десятиэтажек и шестнадцатиэтажные башни на фоне Медведь-горы. Кое-что, конечно, оставят: пушкинский дом, чеховский — помните, там, на мысу, одноэтажный домишко? — коровинскую дачу… Их просто нельзя не оставить: писатели, художники, журналисты поднимут крик. Безответственный народ! Им лишь бы кричать. О Байкале, об Азовском море, о Крыме… Но приспособить под что-то и эти дома не забудут. Да уже приспособили.

— А что же вы предлагаете? Пусть все будет как есть?

— Если по совести, то я знаю только одно: здесь, у нас, не надо торопиться. Слишком легко при нынешней технике изгадить этот берег, и тогда ему конец. А другого такого у нас нет. Велика страна, а такого больше нет, как нет другого Байкала и другого Азовского моря. Извините, это я уже повторяюсь. Говорят, что движение необходимо. Пусть так. Но где черта, у которой нужно остановиться? Существует ли она? А если существует, сможем ли мы вовремя остановиться? Тем более что тревожные сигналы раздаются беспрерывно. Да вот один из них — пресная вода. Ее давно уже катастрофически не хватает. Поэт недаром сказал: «Сомненья брошены в утиль — да здравствует утилитарность!» А тут и здравой утилитарности не видно. Так и до варварства дойти можно. Да уже доходили. В восемнадцатом веке солдаты и поселяне ломали тогда еще стоявшую во всей красе Судакскую крепость, памятник мирового значения — строили казармы и сараи, а сейчас мы пытаемся сломанное восстанавливать. В девятнадцатом рвали порохом и долбили ломами курганы под Керчью (среди них знаменитый Золотой курган) — тоже понадобился камень для казармы, а теперь вздыхаем по этому поводу. А уничтоженное не воротишь!.. И здесь, на Аю-Даге, еще на моей памяти был карьер, и в Краснокаменке, на полпути между побережьем и нашим святилищем в горах, крушили взрывами скалы. Извлекали сиюминутную выгоду. Может, хватит? И ведь странное положение: в с е  вроде бы хотят добра, хотят делать все как можно лучше, а получается  х у ж е.

— Почему?

— Вы не могли бы спросить что-нибудь попроще, мой друг? Ответить я могу, но это будет не то, что вы ждете, и не то, что нужно.

— А что, по-вашему, я жду и что нужно?

— Вы идеальный партнер, — сказал Пастухов, сразу, однако, почувствовав некоторую вольность (нечаянную!) своего тона. Заметила ее и Елизавета Степановна.

— То есть? — холодновато-сдержанно спросила она. — Хотелось бы знать, что вы имеете в виду.

Вот ведь как получается: встретились двое, и один с первого мгновения начинает командовать. Как в детстве, когда мерились на палке и с самого иной раз начала было видно, кто возьмет верх.

— Не сердитесь, — примирительно улыбнулся Пастухов. — Не хватает только обращения — «милостивый государь»… Вас тоже потянуло на куртуазность? Я имею в виду своевременность и точность ваших реплик. Вы спрашиваете: «Почему?» — и ждете короткого, ясного ответа. А короткий и ясный не получается. Все мы сильны в критике — и то не так, и это… А что  д е л а т ь? Что? Да перестать бросаться из одной крайности в другую. А мы только этим и занимаемся. Как дети, раскачиваем лодку, а она уже черпает бортами воду… Нужны примеры? Их сколько угодно. Вот один — из наиболее мне близких, поскольку я, как вы знаете, работаю в некоем околонаучном журнале: сначала мы полностью отвергаем кибернетику как буржуазную лженауку, а потом хватаемся за нее, как за палочку-выручалочку. А она ни то, ни другое — ни порождение зла, ни панацея от всех неурядиц. Она просто инструмент мыслящего человека. К ней нужно относиться с вниманием, но спокойно. Если на завод вовремя не поступают комплектующие детали, то никакая автоматизированная система управления не поможет… А вот местный пример. Лет двадцать назад ударили во все колокола: превратим Крым в область сплошных садов, виноградников и парков. Директивное указание. Вроде бы хорошо? А хорошего получилось мало. Уже спустя несколько лет пришлось выкорчевывать десятки тысяч гектаров новых виноградников. Почему? Тут нужен отдельный разговор. Но это значит, что на ветер пустили десятки миллионов рублей. И если бы только это!.. А теперь, похоже, на подходе новая кампания — по застройке Южного берега и даже всего побережья. Проекты готовы, мощности растут — и уже теснят сады, виноградники, парки…

— И что же?

Помолчав, Пастухов сказал:

— Не знаю.

— Горячность-то, наверное, неспроста…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза