Дождливое лето

В маме сочетались идеалист и прагматик. Молодая, крепкая, привлекательная женщина, окруженная, как большинство молодых женщин в госпиталях, повышенным вниманием, полюбила еле живого лейтенанта и вышла за него замуж, заведомо зная, что легкой, обеспеченной и даже просто сытой жизни с ним не будет. Так и получилось. Ничего особенного (и вообще и по тем временам) в этом не было, любящая женщина всегда являла нам примеры преданности, самоотверженности. Однако же, как я понял из домашних мимолетных полушутливых разговоров, были у нее и другие возможности, другие варианты. Опять-таки не будем ставить в заслугу, что она их отмела. Но отметали, подчинялись велению сердца не всегда и не все. Тем более что само понятие «веление сердца» поддается разным толкованиям, да и жизнь учит, что надо уметь устраиваться.

Любовь-нелюбовь — для нее это было важно. Но ведь тетю Женю не любила, а вместе прожили сорок лет. Сначала приняла ее как неизбежную и, увы, неотъемлемую часть своего мужа, но к концу произошло неожиданное, и сейчас, я вижу, все относящееся к тетке окружено пиететом. Не сказать, чтобы мама желала кому-нибудь тети Жениной нескладной судьбы, в которой, видимо, не было истинного счастья, но место «драной барыни» и «синего чулка» занял образ человека хоть и резкого, своенравного, непокладистого, но светлого, бескорыстного и глубоко порядочного. Я думаю, что в мамином отношении к тете Жене (не в обиду им обеим будет сказано) есть нечто от давнего простонародного отношения к убогому, к праведнику.

А мамин прагматизм сказывался в том, что на жизнь она никогда и никому не жаловалась. Понимала: бесполезно.

Странно так вот думать, судить, невольно — если даже нет охоты — оценивать людей, которые были для тебя всем, которые создали тебя. Однако никуда, как видно, от этого не денешься. Придет время, и судить, оценивать будут уже нас…

Оставшись один, я решил посмотреть Зоину работу. Это Дама Треф удивила меня под конец:

— Пришла Зоина публикация — хотите посмотреть?

Хочу ли я?! Или! — как говорит один мой старинный друг.

До этого я видел небольшую Зоину заметку в сборнике об археологических открытиях года. Но то был, так сказать, заявочный столб — я ждал, когда пойдут самородки.

Помнится, как-то сказал Олегу:

«Прелесть работы археолога в том, что он собирает двойной урожай…»

«То есть?»

«Первый — находки, второй — публикации».

«Тогда почему не тройной? Добавь к этому синяки и шишки. Без них тоже никогда не обходится».

И все-таки думаю, что я прав. О своих работах пишут и другие люди, но открытия археологов сразу вызывают всеобщий светлый и бескорыстный интерес. Никто не ждет от них никакой выгоды.

«Вызывают, — согласился Олег, — когда уже сделаны. Беда, что делаются они чаще всего из-под ковша экскаватора, в спешке и понукании…»

Итак, первый Зоин «самородок». Он был скромен: статья всего в две странички, причем большая часть одной из них занята рисунком. Журнал, однако, академический, а это что-нибудь да значит. Понравился тон публикации. Весьма достойный. Зоя сумела подать товар лицом.

«…Поза Девы не статична, а, напротив, полна экспрессии… Херсонесские статеры первого — второго веков нашей эры являются большой нумизматической редкостью и на протяжении многих лет находятся в центре внимания исследователей монетного дела античных городов Северного Причерноморья… Статеры Херсонеса наряду с некоторыми иными категориями херсонесских монет позволили представить, как изображали жители города главное и наиболее почитаемое ими божество, и послужили важным дополнительным источником для дискуссии о начале херсонесской эры… Публикуемый статер не только увеличивает число известных экземпляров, но и дает новый род чеканки. Подчеркнем, что данный статер чеканен штемпелями, неизвестными по шести предыдущим монетам этого типа… Ценность этой уникальной монеты, к тому же найденной в культурном слое конкретного археологического памятника (то есть имеющей паспорт), не вызывает сомнений…»

Очень хорошо!