Дождливое лето (сборник)

Поигрывая шельмовскими желто-зелеными глазами, растекаясь улыбкой до ушей и ерзая от нетерпения на стуле, Юрочка объявил, что мы с помощью этого таракана проведем футбольный матч. На столе, за которым сидели, мелом нанесли двое ворот, среднюю линию и центральный круг. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что это был скорее хоккей, нежели футбол, таракана нужно было загнать в ворота карандашом — своеобразной клюшкой. Но в то время телевизоров почти не было и о хоккее мы имели довольно смутное представление. Футбол так футбол. Своеобразие игры заключалось и в том, что таракана нужно было загнать в собственные ворота. Едва он переступал среднюю линию, как оказывался в распоряжении противника, и тут уж не мешайся, сиди, жди свой черед.

С первых же секунд начались сложности и споры. До чего шустрый зверь таракан! Он буквально метался из конца в конец поля. Но как быть, когда он бежит по средней линии? Чей он в этот момент? А как быть с угловыми, с аутами?

Требовался судья, появились болельщики. Делая отчаянные спурты, таракан всякий раз норовил прорваться за линию ворот и удрать под стол. Сдержанно повизгивали девочки. Мы тяжело дышали, оттирали друг друга локтями, жили напряженной жизнью. Время от времени я воспринимал подсознанием сигналы тревоги, но отгонял их. Главным из них, как я теперь понимаю, была наступившая вдруг глубокая тишина. До этого я испытывал такую тишину только однажды — когда очнулся после контузии. И словно во сне послышались слова декана (читал лекцию он): «Так кто нам повторит эти бессмертные строки?»

Я поднял голову и замер: декан был рядом, он смотрел на нас. И все смотрели на нас. Хотел толкнуть Юрочку, но не успел. Послышалось: «Может быть, вы, товарищ Бойко?» Юрочка вылез из-под стола, где ловил таракана, и теперь стоял стройный, как телеграфный столб, глупо улыбаясь и одергивая гимнастерку. «Или вы?» — декан указал перстом на меня…

— Ну как история? — спросил я своих сидевших у костра ребят.

Они улыбались. Алик осторожно усомнился:

— Кажется, не по теме…

— Вы думаете? — сказал я, потому что только этого и ждал. И снова перенесся в то далекое время, когда я, повинуясь персту, тоже поднялся и стал рядом с Юрочкой Бойко. Так мы и стояли, два юных, небрежно ошкуренных и пропитанных едкой, убивающей все живое смолой телеграфных столба, и внутренне гудели от пустоты, от презрения к себе, как после самого тяжелого похмелья. В аудитории уже хихикали.

«Может быть, вы повторите то, что я просил?» — еще раз спросил декан, которого я в тот момент ненавидел, хотя и понимал, что он по всем статьям прав, а мы просто жалкие кретины.

«Да, — неожиданно для самого себя ответил я хрипло, — повторю». Не знаю, откуда они вылезли и где во мне прятались, эти строчки. Я откашлялся и сказал: «Там киммериян печальная область, покрытая вечно влажным туманом и мглой облаков. Тьма беспросветная там искони окружает живущих…»

Вот при каких обстоятельствах мне впервые пришлось вспомнить об этом крае. А сейчас я здесь. Костер мощно пышет жаром, не дает задушить себя пленкой пепла, угли раскалились — в них смело можно кидать руду и выплавлять медь, чтобы отлить потом мечи, щиты и наконечники копий…

Костер набирал силу, а разговор, наоборот, почти угас, стал обрывочным и пошел о чем попало, как это нередко бывает, когда собеседники устали, томятся, но никто почему-то не решается сказать первым: «Ну, я пошел спать».

Я вдруг вспомнил о том, что это ведь отсюда, из Кафы-Феодосии, и тоже в сорок седьмом году (только в 1347-м) обрушилось на Европу моровое поветрие, эпидемия чумы, которая унесла, как полагают, двадцать миллионов жизней — треть тогдашнего человечества.

Потом заговорили о Богдане Хмельницком, и это опять ненадолго пробудило интерес. Сейчас редко кто вспоминает, что гетман Богдан был, между прочим, и моряком, участвовал в морских походах запорожцев к Турции и берегам Крыма. Правда, тогда он еще не был гетманом. Эти морские походы стали для низовых запорожских казаков целой эпохой, а для казацкой молодежи участие хотя бы в одном из них превращалось в экзамен на мужественность и зрелость. Шутка сказать, на утлых лодчонках пересечь Черное море, напасть на великолепно укрепленные Стамбул или Синоп, принять бой с эскадрой и береговыми батареями. И это в то время, когда Оттоманская империя нагоняла страх на всю Европу.

А поход запорожцев на Кафу в 1616 году! Тогда командовал Петро Конашевич Сагайдачный. Об этом походе были даже написаны вирши:

…взял в турцех место Кафу,
аж и сам цесар турский был в великом страху,
бо му четырнадцать тысяч там людей збил,
катарги едины палил, другии потопил,
много тагды з неволе християн свободил…

Кафа к тому времени была центром работорговли.