Дождливое лето (сборник)

— Я, выходит, и виноват, — пробурчал Митя. — Что я — напрашивался? Заставили ехать на чужой машине…

— Полез в пузырь, — констатировал Костя. — Никто к тебе ничего не имеет… Слушайте, граждане, — вдруг оживился он, — московское время — двадцать часов, светает не раньше половины седьмого. Времени впереди навалом. Что будем делать?

Мы молчали.

— Задаю наводящий вопрос, — сказал Костя. — Что делают сейчас остальные цивилизованные люди?

— Смотрят телевизор.

(Наверное. Хоккей или КВН. Сидят, уставившись в экран, как когда-то их предки сидели в семейной пещере и смотрели на огонь, а потом, когда наступало время, зевали, отходили ненадолго в сторонку, возвращались и укладывались спать.)

— Еще рано.

(Точно. Сейчас они спешат домой после занятий. Сегодня день политучебы. Семинар на тему «Историческое значение…»)

— А я бы уже был в пивной, — сказал Митя.

(Тоже верно. Своеобразный шоферский рефлекс. Целый день милиция нюхает шофера, как розу, разглядывает, как призовую красавицу, подозревает в разных грехах, как ревнивая жена, зато вечером шофер сам себе хозяин. Группки сосредоточенных людей возле бочек и ларьков. Ручных насосов нет — все механизировано. Застоявшийся кислый запах перемешался в подвальчиках и винных магазинах с запахом сырых опилок. Сиплый голос продавщицы: «Кто там опять курит?» — и цигарка втягивается в рукав.)

— Теперь подобьем дебет-кредит, пока Митя не заговорил про любовь. Телевизора мы не захватили, даже транзистора нет. Так пускай каждый выложит одну киммерийскую историю. — Костя повернулся ко мне: — Как ты писал? «Мы вам расскажем о молодости этого древнего края…» Валяйте рассказывайте.

— Декамерон? — спросил Алик.

— Нет, давайте без пошлостей, — поморщился Костя, и в выражении его глаз, в складке губ появились брюзгливость и чопорность. Ах, какой респектабельный, какой интеллигентный человек, какой примерный член месткома, наш Самый Главный. И притом, оказывается, он не только административно-хозяйственный маг, но и массовик-затейник!

— С тебя и начнем?

— Я свое рассказал. Давайте по кругу. Следующий Алик.

Алик не стал упираться. Только подергал бородку и спросил:

— А что значит «киммерийская» история? Об этих местах? — Костя кивнул. — Тогда я о своем знакомом. Есть у меня в Феодосии знакомый таксист — назовем его дядей Федей. По-моему, грек, но пишется, наверное, русским, — в сорок четвертом году их семью не тронули, не выселили. Город знает, что называется, от и до…

Митя фыркнул:

— Тоже мне город — две улицы и полтора переулка.

— Это ты оставь, — мягко возразил Алик. Есть у него такая обезоруживающая манера говорить — как с малым дитем. — Прекрасный город. Запустили его, застраивают неумно, а сам по себе — чудо. Одни эти генуэзские башни чего стоят… Дядя Федя, между прочим, тоже иногда шпильки пускает о городе и земляках. Вот, дескать, чудаки: до сих пор спорят, где похоронен Айвазовский — в церкви святого Сергия или в монастыре святого Геворга. Нечего им, мол, делать. А самому, вижу, до невозможности это нравится: не о чем-нибудь, а о знаменитом маринисте спорим… Я как-то сказал, что не считаю Айвазовского великим художником, и сразу увидел: расстроился. Сначала перевел разговор на другое, а потом и совсем замолчал. А дядя Федя не любитель молчать…

— Трепач, одним словом, — опять всунулся Митя, но Алик не обратил внимания.

— У них, в Феодосии, Айвазовский — кумир. Культ личности Айвазовского. Так вот о дяде Феде. Милый человек. Развлекается как может. Подрядили его раз киношники ездить выбирать натуру для съемок. Целую неделю из-за баранки не вылезал. С утра до вечера. Киношники что ни посмотрят: нет, не то. А он безропотно — опять за руль и поехал дальше. А однажды глянул на счетчик и говорит: «Теперь поехали, куда я вас повезу». Покатили. Вылезли из машины и ахнули: как раз то, что нужно. «Чего ж ты нас сразу сюда не повез?» А дядя Федя смеется: «Зачем спешить? Я с вами за неделю месячный план выполнил». Он с самого начала это место имел в виду…

— Жулик, — снова не выдержал Митя.

Алик рассмеялся.

— А однажды был такой случай. Едет он с этими киношниками, режиссер и говорит: «Пивка бы…» А очередь у бочки на полквартала. Не спешат, повторяют, вяленых бычков грызут. Дядя Федя подмигнул: «Сейчас сделаем». Вылез из машины, полез в багажник, достал штатив для кинокамеры и начал устанавливать возле очереди. Потом оборачивается к режиссеру: «Так годится?» Тот, хоть и не понимает ничего, кивает: да, мол, вполне. Из очереди спрашивают: в чем дело? что случилось? А Федя: «Ничего. Тунеядцев для «Фитиля» будем снимать…» Через полминуты очередь как ветром сдуло…

Дядя Федя вызывал симпатию и мысль: нам бы такого шофера.