Читаем Дождливое лето (сборник) полностью

Порубки, раскорчевки, карьеры, склады, гаражи, известковые печи, коптящие трубы, промышленные корпуса, свалки, покореженные оползнями подпорные стены и дома, дома, дома — плоские, почти все однообразно безобразные, неразличимые, безликие — на месте недавно бывших виноградников, зарослей фундука, оливковых и миндальных рощ, на месте старых парков и кладбищ…

«Не сгущай краски, не нагнетай, не преувеличивай!» — словно слышу в ответ (и слышал в самом деле не раз). Ладно, пусть сгущаю и даже преувеличиваю, но что же дальше? Уже не опара, не квашня приходила на ум при виде этого неудержимого, как бы вышедшего из-под контроля роста, а  т а  с а м а я  болезнь — одна из примет века, остановить которую — проглядев — большей частью не удается.

Но, может, еще не проглядели, не пропустили срок? Повернуть что-либо вспять невозможно, но хотя бы чуть-чуть повременить, чтобы прийти в себя, опомниться, чтобы не наделать еще больших глупостей…

Приходя в этот мир, мы принимаем его как данность — это так. Все, что было до нас, воспринимается большей частью умозрительно: история! Прошлое оказывает влияние на наши судьбы, но мы-то над ним не властны. Единственный наш выбор: вспоминать его добром или злом либо старательно вовсе не вспоминать. Даже сравнительно недавнее — лапти, зипун, косоворотка, буденовка, извозчик, паровоз, сабля, примус, керосиновая лампа… — воспринимаются как экзотика. Но, принимая сегодняшний мир как непреложную данность, как реальность, мы — каждый — застаем также какой-то кусочек прошлого, мелькает, оставаясь позади, какой-то последний вагон или полустанок, а там — лица, вещи, запахи, краски. А это заставляет сравнивать, думать о потерях… Да-да. Ведь беспрерывная цепочка человеческих поколений, меняющих среду обитания, — это потери и приобретения, потери и приобретения, утраты и находки — стук колес на стыках, когда один рельс остается позади, а другой тут же стелется перед тобой. И сомнение: не угодить бы в тупик. И вопрос: что ценнее — утраченное или приобретенное?

Недавно я вычитал рассуждение ученого-экономиста из Новосибирска:

«Масштаб события был далеко не сразу понят. Сначала казалось, что мир сталкивается с экологическим кризисом. Затем обнаружилась целая цепь глобальных кризисов: экологический, энергетический, сырьевой, продовольственный, демографический. И наконец мы начинаем сознавать, что стоим у рубежной ступени развития современной цивилизации».

Рассуждение слишком общее и широкое, чтобы применить его к нашему городку, да и вообще к этому родному мне теплому маленькому краю, и все же. Этот маленький, лелеемый, всем известный и многими любимый край можно ведь рассматривать как модель, как пример того, что вообще происходит на Земле. Ничего вроде особенного, но равновесие, извечная гармония в наших отношениях с природой нарушены и здесь. Слишком массированным оказалось человеческое воздействие.

Поэт словно провидел: я царь, я раб, я червь, я бог. Мы по-прежнему боимся штормов, но запросто можем загрязнить, изгадить море — что и делается; страшимся землетрясений, однако точим земную твердь, разрушаем горы, губим ледники; и повсюду сводятся казавшиеся бескрайними леса, обеспложиваются почвы. Пусть не по злому умыслу, но от этого не легче.

Так и здесь. Развернули строительство с самой благой целью: дать возможность отдохнуть, побывать у моря как можно большему числу людей. Но где предел росту и тому количеству людей, которое может принять это побережье? Не подумали, не спросили себя, не знали.

Что-то похожее случалось и раньше, но не было в руках такой мощи и не было нас так много.

Изменилось даже представление о пространстве. Ведь как выглядела крымская степь сто лет назад?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жизнь и судьба
Жизнь и судьба

Роман «Жизнь и судьба» стал самой значительной книгой В. Гроссмана. Он был написан в 1960 году, отвергнут советской печатью и изъят органами КГБ. Чудом сохраненный экземпляр был впервые опубликован в Швейцарии в 1980, а затем и в России в 1988 году. Писатель в этом произведении поднимается на уровень высоких обобщений и рассматривает Сталинградскую драму с точки зрения универсальных и всеобъемлющих категорий человеческого бытия. С большой художественной силой раскрывает В. Гроссман историческую трагедию русского народа, который, одержав победу над жестоким и сильным врагом, раздираем внутренними противоречиями тоталитарного, лживого и несправедливого строя.

Анна Сергеевна Императрица , Василий Семёнович Гроссман

Проза / Классическая проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Романы