Дождливое лето (сборник)

Зачем крутится ветр в овраге,
Подъемлет лист и пыль несет,
Когда корабль в недвижной влаге
Его дыханья жадно ждет?
Зачем от гор и мимо башен
Летит орел, тяжел и страшен?..

Иногда вопрос звучит в чистом виде, а то трансформируется и начинает как бы сам содержать в себе подобие ответа.

Неужели этот прекрасный мачтовый лес вырос среди бесплодных скал на горном склоне лишь для того, чтобы досужий турист, небрежно отшвырнув сигарету, предал его огню?

Неужто красавец кашалот преодолевает тайфуны, таранит волны, погружается в пучины и сражается там с гигантскими кальмарами только затем, чтобы попасть в конце концов на мушку китобоя?

Неужели трава зеленеет, чтобы вызывать аппетит у овцы?..

Да она просто не может не зеленеть. И в этом крохотная былинка сродни самому солнцу, которое не может не светить.

Отдаю себе отчет, что все это риторика, конечно. Однако же и правда.

Мы выросли с убеждением, что нам принадлежит весь мир. В какой-то степени так оно и есть — человечество все полнее входит во владение доставшимся ему наследством, и уже нет на Земле уголка, не тронутого нами. Но надо бы умерить гордыню, помнить, что и сам он, человек, — порождение, малая частица природы. Между тем мы никак не можем избавиться от давних, библейских представлений, по которым всякая трава, «какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя», изначально  д а н ы  н а м  и  п р и н а д л е ж а т  н а м. А это не так. «Зелень травная» не просто пища, корм, деревья не только украшение земли, источник получения древесины — они самоценны, сравнимы и с человеком, с тою разницей, что «мы смутно сознаем себя самих — лишь грезою природы», а травам и деревьям это не дано. Что говорить, различие существенное, однако мы «сделаны» из того же материала и «включены» в тот же кругооборот.

Любопытно вспомнить в связи с этим одно рассуждение Гёте:

«…любое создание существует само для себя и пробковое дерево растет не затем, чтобы у людей было чем закупоривать бутылки».

Разум сделал нас хозяевами на Земле. Но сколь ко многому обязывают сами эти понятия: «разум» и «хозяин»! Разумно ли и по-хозяйски ли было истребить целые биологические виды? А это сделано, и теперь остается только сожалеть по поводу исчезновения, например, Стеллеровых коров, огромных морских млекопитающих, которых погубила доверчивость по отношению к людям. Но Стеллеровы коровы жили далеко, а что у нас, на Черном море? За долгие годы я так и не увидел морскую черепаху, тюленя-монаха. Обитают ли они у нас, сохранились ли? А ведь были когда-то.

Может, они и не нужны? Но сейчас к этому делению живого на нужное и ненужное стали, наконец, подходить с осторожностью. Не в частностях — из этого вовсе не следует, что не нужно выпалывать сорняки в огороде. Но существуют ли заведомо вредные виды? Вправе ли мы вообще решать, чему быть, а чему не быть на Земле? И змей уже не истребляют, а даже призывают сохранять. Впрочем, в Крыму, пожалуй, поздновато говорить об этом. Не стало великолепных полозов, медянок и только похожих на змей (а потому — несчастнейших) желтопузиков. Почти каждая встреча человека с этой медлительной безногой ящерицей кончается для нее трагически. Сам видел молодых людей, которые, чувствуя себя отчаянными храбрецами, забрасывали камнями испуганно забившегося под куст безобидного желтопузика так, будто сражались со Змеем Горынычем.

…Зима с шестьдесят восьмого на шестьдесят девятый выдалась небывало лютой. На яйле рано лег и поздно сошел снег. Штормы в нескольких местах разворотили набережную и даже сам мол, картечью гальки перебили фонари на берегу, свернули портальный кран, сорвали с якорей и выбросили на камни баржу. Когда морозы сковали степь и открытые всем ветрам заливы, птицы ринулись спасаться на Южном берегу под прикрытием гор. Первыми прилетели дрофы. «Прилетели» не то слово — приволоклись совершенно обессиленные. Тогда я их впервые увидел вблизи — крупные птицы. Добрые люди собирали их, устраивали как могли; живя у одной тетеньки в Гурзуфе, пугливые, дикие птицы стали совсем ручными, очень скоро научились понимать, что значит «цып-цып-цып». Когда наконец потеплело, дроф собрали по дворам, вывезли в степь и выпустили. Это был праздник.

В восемьдесят втором суровая зима повторилась. Множество разных птиц прилетело опять. На этот раз привлекали внимание лебеди. Что это была за трагическая красота! Сотнями они искали спасения в Ялте, Севастополе, Феодосии и даже в Керчи.