Читаем Дождливое лето полностью

Приподняв провисшую колючую проволоку, согнувшись, мы осторожно перебираемся через канаву из питомника в лес. Нас обступает прохладный и сырой сумрак. Деревья в лесу не очень еще высоки, — здесь растут все больше молодые сосны и елки, береза с осиной, — однако низкое солнце не может пробиться к земле, лучи его скользят по мокрым вершинам, откуда к нам доходит слабый отсвет творящегося вверху сияния.

В зеленоватом сумраке краснеет под ногами прошлогодняя хвоя.

Папоротники, давно отцветшие ландыши, отошедшая уже земляника и кустистые побеги черники с ее кожистыми и глянцевитыми листочками стоят как бы облитые водой. Мы собираем мокрые, в голубоватой дымке ягоды; мякоть у них цвета царственного пурпура. Мы разговариваем по преимуществу о делах, касающихся деревни, причем направленность наших рассуждений кратко можно бы охарактеризовать следующими словами: как сделать лучше.

Иван Федосеевич и всегда-то обдумывал каждое явление действительности, сколь бы ни было оно замечательным, с одной только целью отыскать возможность какого-либо дальнейшего усовершенствования. Такие бывают дотошные мастера, которые что ни возьмут в руки — сейчас же соображают, а не лучше ли сюда какой-нибудь шпунтик приспособить или, напротив того, убрать. Впрочем, это стремление к творчеству, не только техническому, но и социальному, свойственно многим советским людям. Однако прежде случалось, что иное высказывание Ивана Федосеевича кое-кто у нас встречал настороженно, если не хуже. Например, он говорил, что надо повысить цены на лук, на каждом килограмме которого колхозы в ту пору теряли чуть ли не рубль денег, и одно только это сразу решит всю проблему увеличения производства лука. Когда после сентябрьского Пленума эта его мысль, как и многие другие, была подтверждена соответствующим государственным актом, мало уже кто из прежних противников такого рода рассуждений стал отваживаться возражать Ивану Федосеевичу. Понятно, что теперь наш Иван Федосеевич еще пуще пристрастился к размышлениям, охватывающим дела всей страны.

На мое шутливое замечание об этом он серьезно отвечает, что в каждом человеке надо с детства развивать способность все на свете обдумывать. Иные вот считают, что главное — дисциплина, исполнительность. Конечно, свойства эти положительные. Однако, будучи чрезмерными, они приводят к тому, что у человека как бы атрофируются сообразительность, чувство ответственности. Вот, например, в колхоз к ним недавно вступил некий гражданин, который двадцать лет проработал где-то вахтером или стрелком военизированной охраны, одним словом, привык, что его приведут и поставят на пост, а потом, истечет время, уведут с поста. Мужик он честный, исполнительный, не шибко пьющий, вот и назначили его кладовщиком.

Иван Федосеевич улыбнулся какому-то своему воспоминанию и продолжал.

С этим кладовщиком случаются теперь такие истории. После Октябрьских праздников привезли к нему в кладовую бидон со сметаной: комиссионка почему-то не продала перед праздником и вернула остаток колхозу. Привезли, поставили, да и позабыли. Только в марте хватились бидона — кому-то он понадобился. Глядят, какой-то бидон в кладовой стоит. Кладовщик говорит, что там сметана. Хорошо, что зимою было дело, она не попортилась.

Стали, конечно, выговаривать кладовщику, а он обижается: я же, мол, не украл сметану, дали ее мне на сохранение, я и сохранял; если бы кто пришел с требованием, я бы ее выдал, а все остальное — это не мое дело.

Я догадываюсь, что выслушал сейчас не только ответ на свое шутливое замечание, но еще и присказку, за которой, как водится, последует сказка.

И верно, Иван Федосеевич рассказывает следующее.

Существует постановление, запрещающее встречные перевозки. Разумное постановление. Да только иной выполняет его, как наш кладовщик сметану сторожил. Нынешней весной, например, картошка в областном городе дошла до трех рублей за килограмм. Трудящимся гражданам, прямо сказать, худо: и на еду нужна картошка, и на посадку. А спекулятивные элементы здорово наживаются. Вдруг из Чувашии приходит баржа с колхозным картофелем, — за один день товарищи наполовину сбили цену. Их спрашивают, где же они раньше были, а они отвечают, что картошки у них очень много, но возить ее не на чем, не дают колхозам транспортных средств. Хорошо — случайная баржа порожняком шла вверх, вот они и выпросили ее, нагрузили картофелем.

Вот это и приводит к тому, что в одном месте сельскохозяйственные продукты, особенно сезонные, очень дороги, а в другом — не имеют сбыта.

Надо бы из единого центра, оперативно, информировать колхозы о спросе на те или иные продукты в тех или иных областях, о существующих там ценах. И надо бы, сколько требуется, давать колхозам вагоны и баржи.

Перейти на страницу:

Все книги серии Деревенский дневник

Деревенский дневник
Деревенский дневник

Ефим Дорош около двадцати лет жизни отдал «Деревенскому дневнику», получившему широкую известность среди читателей и высокую оценку нашей критики.Изображение жизни древнего русского города на берегу озера и его окрестных сел, острая современность и глубокое проникновение в историю отечественной культуры, размышления об искусстве — все это, своеобразно соединяясь, составляет удивительную неповторимость этой книги.Отдельные ее части в разное время выходили в свет в нашем издательстве, но объединенные вместе под одной обложкой они собраны впервые в предлагаемом читателю сборнике. К глубокому прискорбию, сам Ефим Дорош его не увидит: он скончался двадцатого августа 1972 года.Своеобразие данного издания состоит еще и в том, что его оформление сделано другом Ефима Дороша — художницей Т. Мавриной.

Ефим Яковлевич Дорош

Проза / Советская классическая проза
Дождливое лето
Дождливое лето

Ефим Дорош около двадцати лет жизни отдал «Деревенскому дневнику», получившему широкую известность среди читателей и высокую оценку нашей критики.Изображение жизни древнего русского города на берегу озера и его окрестных сел, острая сов-ременность и глубокое проникновение в историю отечественной культуры, размышления об искусстве — все это, своеобразно соединяясь, составляет удивительную неповторимость этой книги.Отдельные ее части в разное время выходили в свет в нашем издательстве, но объединенные вместе под одной обложкой они собраны впервые в предлагаемом читателю сборнике. К глубокому прискорбию, сам Ефим Дорош его не увидит: он скончался двадцатого августа 1972 года.Своеобразие данного издания состоит еще и в том, что его оформление сделано другом Ефима Дороша — художницей Т. Мавриной.Художник Т. А. Маврина

Ефим Яковлевич Дорош , Станислав Кононович Славич

Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза
Два дня в райгороде
Два дня в райгороде

Ефим Дорош около двадцати лет жизни отдал «Деревенскому дневнику», получившему широкую известность среди читателей и высокую оценку нашей критики.Изображение жизни древнего русского города на берегу озера и его окрестных сел, острая сов-ременность и глубокое проникновение в историю отечественной культуры, размышления об искусстве — все это, своеобразно соединяясь, составляет удивительную неповторимость этой книги.Отдельные ее части в разное время выходили в свет в нашем издательстве, но объединенные вместе под одной обложкой они собраны впервые в предлагаемом читателю сборнике. К глубокому прискорбию, сам Ефим Дорош его не увидит: он скончался двадцатого августа 1972 года.Своеобразие данного издания состоит еще и в том, что его оформление сделано другом Ефима Дороша — художницей Т. Мавриной.Художник Т. А. Маврина

Ефим Яковлевич Дорош

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги