Читаем Дождливое лето полностью

Сперва мы говорим о сенокосе, потом, вспомнив, я спрашиваю его, почему же он не приехал в субботу к Ивану Федосеевичу. «Так ведь казанская, оказывается, была!» — восклицает Василий Васильевич. «Ну да, — говорю я, — а вы что, не знали?» Тут Василий Васильевич в свою очередь говорит, что если бы знал, то конечно же не обещал бы приехать. Я делаю вид, что никак не пойму, почему казанская помешала ему, атеисту, приехать в гости к товарищу, которого уже лет сорок односельчане называют безбожником. И тогда Василий Васильевич почти дословно произносит все то, что высказано было мною позавчера Ивану Федосеевичу лишь как догадка, предположение.

Он так и говорит, что по сеноуборке и силосованию колхоз Ивана Федосеевича отстал, и как это будет выглядеть, если при таком положёнии дел, да еще на казанскую, секретарь райкома приедет в гости к председателю колхоза! Да ведь тут каждый скажет, что оба они, вместо того чтобы мобилизовать народ, пьянствуют и празднуют религиозный праздник.

По праву дружбы, которая позволяет быть жестоким, я говорю Василию Васильевичу, что он, сколько я понимаю, скорее озабочен своим добронравием, нежели сенокосом и отношением колхозников к религии. Ведь ничего не изменилось оттого, что он не приехал в тот день в Любогостицы, — колхозники все равно не вышли на работу и праздновали казанскую. Выиграл только он, Василий Васильевич, о котором никто теперь не скажет худого. Но ведь это больше походит на христианскую святость, чем на большевистскую принципиальность. Большевики, по-моему, не уходят от греховности мира сего, спасая свои души и оставляя людей предаваться пороку.

Василий Васильевич простил мне эту несколько ироническую интонацию, подумав, спокойно сказал, что я, быть может, и прав, однако это не принято, чтобы секретарь райкома приезжал к кому-нибудь в религиозный праздник.

Тут мы стали рассуждать о том, что коммунист, особенно руководитель, обязан всегда быть с массами, даже в тех случаях, когда они ошибаются, потому что как же иначе побудить их поступить правильно.

Разумеется, в один день ничего не сделать, но все же, поговори Василий Васильевич с колхозниками, расскажи он им, во что обошлась колхозу казанская, иные из них в следующий престольный праздник пошли бы работать, — не то чтобы люди не знали, как дороги рабочие руки в сенокос или в жатву, просто не захотелось бы им снова краснеть перед секретарем райкома, из одного лишь уважения к нему не стали бы они гулять.

А вообще колхозной деревне нужны свои праздники, связанные с сельскохозяйственным календарем, с народными обычаями и поверьями. Начало и конец сенокоса, выгон скотины, завершение весенних полевых работ, последний сноп, вывезенный с поля, — каждое такое событие повод для праздника.

Сегодня мы разговорились с. Николаем Леонидовичем о строительстве хозяйственных построек в колхозе. Он говорит, что с первых дней коллективизации здесь почти ничего не строили, — как срубили тогда несколько конюшен, свинарников, скотных дворов, так они по сей день стоят. А ведь строили большей частью не из нового, из старых житниц, амбаров. Теперь все обветшало, рушится. За те два года, что он здесь работает председателем, многое отремонтировано, выстроен телятник, птичник, строится кирпичный двор. Но колхозу нужны еще амбары, овощехранилища…

Если к хозяйственным постройкам прибавить новый клуб и баню, о которых все время говорят колхозники, то станет понятно, сколь велика программа строительных работ. И так в каждом колхозе, которых в районе тридцать пять. Все они вместе взятые ежегодно расходуют на строительство не меньше, чем средней руки завод, однако к услугам директора завода специальная строительная организация, тогда как председатель колхоза вынужден обращаться к «диким» артелям; они и сорвут с него втридорога, и обманут по части сроков, да вдобавок еще сделают сикось-накось.

Надо бы иметь в районах строительные предприятия, которые брали бы подряды на возведение в колхозах разного рода общественных построек.

* * *

В воздухе дымка, тепло, и нет дождя. Наталья Кузьминична объясняет мне, что в такую тихую, пасмурную и теплую погоду «горох нежится».

* * *

Перейти на страницу:

Все книги серии Деревенский дневник

Деревенский дневник
Деревенский дневник

Ефим Дорош около двадцати лет жизни отдал «Деревенскому дневнику», получившему широкую известность среди читателей и высокую оценку нашей критики.Изображение жизни древнего русского города на берегу озера и его окрестных сел, острая современность и глубокое проникновение в историю отечественной культуры, размышления об искусстве — все это, своеобразно соединяясь, составляет удивительную неповторимость этой книги.Отдельные ее части в разное время выходили в свет в нашем издательстве, но объединенные вместе под одной обложкой они собраны впервые в предлагаемом читателю сборнике. К глубокому прискорбию, сам Ефим Дорош его не увидит: он скончался двадцатого августа 1972 года.Своеобразие данного издания состоит еще и в том, что его оформление сделано другом Ефима Дороша — художницей Т. Мавриной.

Ефим Яковлевич Дорош

Проза / Советская классическая проза
Дождливое лето
Дождливое лето

Ефим Дорош около двадцати лет жизни отдал «Деревенскому дневнику», получившему широкую известность среди читателей и высокую оценку нашей критики.Изображение жизни древнего русского города на берегу озера и его окрестных сел, острая сов-ременность и глубокое проникновение в историю отечественной культуры, размышления об искусстве — все это, своеобразно соединяясь, составляет удивительную неповторимость этой книги.Отдельные ее части в разное время выходили в свет в нашем издательстве, но объединенные вместе под одной обложкой они собраны впервые в предлагаемом читателю сборнике. К глубокому прискорбию, сам Ефим Дорош его не увидит: он скончался двадцатого августа 1972 года.Своеобразие данного издания состоит еще и в том, что его оформление сделано другом Ефима Дороша — художницей Т. Мавриной.Художник Т. А. Маврина

Ефим Яковлевич Дорош , Станислав Кононович Славич

Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза
Два дня в райгороде
Два дня в райгороде

Ефим Дорош около двадцати лет жизни отдал «Деревенскому дневнику», получившему широкую известность среди читателей и высокую оценку нашей критики.Изображение жизни древнего русского города на берегу озера и его окрестных сел, острая сов-ременность и глубокое проникновение в историю отечественной культуры, размышления об искусстве — все это, своеобразно соединяясь, составляет удивительную неповторимость этой книги.Отдельные ее части в разное время выходили в свет в нашем издательстве, но объединенные вместе под одной обложкой они собраны впервые в предлагаемом читателю сборнике. К глубокому прискорбию, сам Ефим Дорош его не увидит: он скончался двадцатого августа 1972 года.Своеобразие данного издания состоит еще и в том, что его оформление сделано другом Ефима Дороша — художницей Т. Мавриной.Художник Т. А. Маврина

Ефим Яковлевич Дорош

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги