Дождливое лето

Внезапный свет озарил избу, и спустя томительное мгновение ударил гром. Затем снова вспышка света и почти одновременный удар грома.

Гроза была уже над селом, и Наталья Кузьминична поспешно выгребла из печи головешки, сунула их в жестяную тушилку, напустив полную избу дыму, проворно вскочила на лежанку и закрыла печную трубу.

«С Поклон туча всегда плохая», — проговорила Наталья Кузьминична.

Ослепительный свет вспыхнул при этих ее словах, одновременно ударил гром, что-то зашипело в розетке невыключенного репродуктора, откуда посыпались искры, и в соединении с дымом, что еще плыл по избе, все это выглядело так, будто молния запалила наш дом. Шнур от репродуктора был вытащен из розетки; дым вытянуло в открытую дверь, мы все стояли посреди избы, стены которой сотрясались от ударов, а стекла всех пяти окон звенели. Высоко поднятый над землей, дом наш был окружен молниями.

Я заметил, что вспышки молний и удары грома уже не совпадают.

Некоторое время мы еще томились, ожидая, когда же после ослепившей нас молнии наконец ударит гром, потом сообразили, что гроза уходит.

В звуках грома уже не слышалось ни треска, ни шипения, они становились раскатистее, глуше, я бы сказал, ворчливее. Отступающие от нас грохот, и гул, и взрывы как бы освобождали место иным звукам, менее шумным, — частому постукиванию дождевых капель, всплескам падающей с крыш воды, журчанию маленьких потоков, мчащихся в прорытых ими ровчиках.

Мы услышали еще и всхлипывание детей, набившихся в избу.

Все девочки, играющие обычно у нашего крыльца, теснились около лежанки, где темнее и откуда далеко до окон, плакали и в то же время тетёшкали сестренок и братишек, вверенных их попечению. Старшие плакали, напуганные грозой, встревоженные тем, что матери и отцы в поле или в городе, а дома никого нет, и случись пожар — все огнем возьмет, младшие же, во всем доверяя старшим, вторили им. Дети начали было уже успокаиваться — в той же последовательности: сперва старшие, потом младшие…

И тут зазвонил колокол.

Я непроизвольно, по привычке взглянул на часы — половина двенадцатого! Я успел еще подумать о том, что дежурный сбился со времени — ни половины, ни четверти у нас не бьют, — удивился тому, что удары были торопливые, частые. Мелькнула мысль, и о том, что при столь частых ударах у нашего колокола бедный, жидковатый звук, тогда как при редких, с оттяжкой, он звучит протяжно, густо… Но все эти мысли мгновенно вытеснила догадка: набат! «Сполох!» — крикнула тут же Наталья Кузьминична.

Странно было сознавать, что наше село посетило несчастье.

Все выбежали на улицу, под теплый дождь, но дальше не побежали.

Высокими, встревоженными голосами переговаривались женщины, глядя в сторону церкви, на гору, где в светлевшем небе стоял темный дым. Женщины никуда не уходили от своих домов, только мужчины, те, что в пожарной команде, торопливой побежкой спешили в гору. Прошли кузнец, Виктор, еще какие-то мужики и молодцы, несколько испуганные, спрашивающие друг у друга, где горит. Во всем был порядок, исподволь сложившийся в течение веков. Тут не было ни пустого любопытства, ни сумятицы, хотя и было шумно, тревожно. Одни пошли тушить пожар, другие же оберегали дома и хозяйственные постройки, готовые к тому, чтобы спасать имущество.

Все больше светлело небо со стороны Урскола, над горой, а к городу оно было еще темным, темен был и пруд возле дороги, грозно темнели тополи над прудом и те, что дальше у выезда из села.

Вправо от нашего дома был свет, а влево — тьма.

Во тьме еще погромыхивало, аспидные небеса озарялись тихими молниями, а на свету, где уже просвечивало солнце, дымил пожар. Дождя там уже не было, тогда как в стороне города видны были косые завесы ливней.

Стало известно, что горит омет прошлогодней соломы за фермой.

Наталья Кузьминична, успокоившись, начала рассказывать, что не только со стороны Поклон плохие тучи, но еще и те, что заходят из-за озера, — от них обязательно или ураган, или град, или другая напасть. Они еще хуже, чем из-за горы. Было как-то — зашла к вечеру такая туча, ударили всполох, мужчины все оделись, собрались возле пожарки, и бабы оделись, одели детей, стали выгонять скотину, вещи выносить, стояли наготове возле домов, но бог миловал, страшная эта туча стороной прошла.

Меж тем дым за церковью побелел, — это стали заливать огонь, сбили его водой, — потом он совсем сник. Мокрые, перепачканные сажей, начали возвращаться мужики. Пришел и Виктор, вымылся в пруду. От него исходили запахи горелой соломы и дождевой воды. Пока мать собирала ему обедать, он рассказывал о пожаре и о том, что другая молния ударила в каменщика — из тех, которые строят скотный. Когда началась гроза, парень стоял возле лавки, он побежал к дому напротив, но не успел войти, молния настигла его около крыльца, и у него отнялись рука и нога.

На дворе уже светило солнце, дождь перестал.

Торопливо, раз шесть или семь подряд, ударил пожарный колокол.