– Уж да! – приосанился Злыдень-броневой. – А все потому что опыт! Сейф – это ведь тоже броня. Меня так просто не вскроешь. Во, глянь!
Он стащил с головы шлем-камилавку, и Кукарача увидел жуткий багровый рубец, пересекающий лысую голову от бровей до затылка.
– Шатун, – коротко отрекомендовался пожилой. – Сам из
Шатун посмотрел на танк, покачал кудлатой башкой:
– Двигун-то бензиновый, лучше бы, конечно, дизелек, а так с виду ничего себе машина, только пухлявая какая-то, словно попадья на сносях. Да и высоковата. А танк должен по земле стелиться, ровно ящерка. Ну ладно, повоюем – поглядим.
И добавил негромко:
– Бензин… Уж очень гореть больно, с бензином-то…
Третий, весь какой-то птичий, подвижный, с желтыми глазами, клекотнул:
– Жулан.
И замолчал, полагая, наверное, что сказанного достаточно. Только глаза смотрели словно насквозь, жутко, безжалостно и зорко.
– Начинал
Ну и последний, Дубок. Ну-ка выдь! Чего ты за спину Шатуна прячешься? Покажись, поросль младая, неотесанная!
Дубок у нас совсем зеленый, из
Ну а теперь, гражданин Кукарача, рассказывай, из каких будешь, где служил, что умеешь, а мы послушаем, да и решим, кем тебе быть в нашем экипаже.
– Ну… – Кукарача замялся. – Я сам из ирландских гоблинов, но родился уже в Штатах. Пока не позеленел и в разум не вошел, малость похулиганил, банда у нас была, «Детройтские койоты», кары полиции портили, кофемолки домохозяйкам, пожарные гидранты откручивали, в общем, гадили по мелочам. По молодости казалось весело. Потом набрал цвет, повзрослел, скучно стало, мысли промежду ушей зашевелились, подумал, да и пошел работать на «Катерпиллер». Это бульдозер такой. Здоровенный, как гараж у Аль Капоне. Мы с ним по всей Америке дороги строили, тем более что с другой работой стало туго. Великая депрессия, может, слышали?
Русские покивали, наслышаны, дескать, про кризис капитализма в общем и про Великую депрессию в частности.
– Ну вот, я на «Катерпиллере», почитай, всю страну от Мичигана до Техаса проехал, тем более что трудился на подвеске и гусеницах. А потом война началась. В авиацию меня не взяли, на флот – тоже. Так вот я и попал в танкисты.
– Подвеска – это то, что надо, – подумав немного, сказал Шатун. – Будешь у нас
Гремлин побледнел до прозрачности, засмущался, прямо как весенняя березка на границе с Канадой, и выдавил запинаясь:
– Кукарача – это таракан по-испански. Так меня в банде прозвали за то, что я шустрый, как таракан.
– А ничего, подходяще, – неожиданно одобрил Шатун. – Вот и шустри давай, Кукарача, чтобы танк наш был проворным, как таракан, и ни один фашистский панцер его прихлопнуть не мог.
– Только я все-таки не понимаю, вы гремлины или нет? – осмелел Кукарача. – У нас гоблины, которые при технике, зовутся гремлинами. А у вас?
– Мы народ, хотя и малый, – серьезно ответил Шатун. – А как нас называть – дело десятое. Война-то народная, понимаешь, американец?
Так Кукарача стал
4
– Зеленые совсем, – сказал Шатун, – вроде тебя. Погибнут же, хорошо, как не в первом бою!
Кукарача внимательно посмотрел на пятерых направляющихся к танку солдат. Ничего зеленого, на его взгляд, в этих пацанах не было, обычные молодые ребята, разве что росточком не вышли, а так – люди как люди.