А что Даунс? Чувства ненависти и ревности тут же уступают место более примитивному инстинкту выживания, и он начинает соображать, что все еще может обойтись, только бы сохранить ясность мысли. Потому что он каким-то чудом внезапно осознал, что у него есть прекрасное, да что там,
Нетрудно догадаться, что происходило в доме Даунса сразу же после смерти Кемпа. Сам Даунс не мог задерживаться дольше, чем на несколько минут. Он велел своей обезумевшей от страха и вины жене, чтобы она сложила одежду Кемпа в чемодан и все прибрала так, чтобы не осталось никаких следов крови, особенно на простынях и на ковре. Тело осталось — пришлось оставить — в спальне. От него избавится сам Даунс. Но позже. Сейчас ему важно взять себя в руки и вернуться на велосипеде в «Рэндольф».
Вечером того же дня в семь часов или около этого он возвращается в свой дом на Лонсдейл-роуд, где лужайка плавно спускается к берегу Черуэлла. Стаскивает тело Кемпа по лестнице и, может быть, на тачке отвозит его через лужайку на берег. Ночь была темной, и он наверняка прикрыл труп каким-нибудь брезентом или еще чем-нибудь. Затем медленно, осторожно, возможно даже без единого всплеска, сталкивает Кемпа в быстрые после прошедших дождей воды Черуэлла. Через два часа тело отплыло далеко от того места вниз по течению и в конце концов зацепилось за верхний край водосброса у Радости Пастора, в том самом месте, где беспечный Говард Браун незадолго перед этим обронил свою желтую программку и свою континентальную семерку...
В этом месте пространного резюме Морса прибыла бригада криминалистов-экспертов, а вслед за ними и темно-синий БМВ с самим Беллом из городского управления полиции.
— Знаешь, Морс, — проговорил Белл, — похоже, проблемы у тебя размножаются, как у кролика на сносях.
— По-моему, на это можно посмотреть с другой стороны, — ответил сияющий Морс, — Без нас с Льюисом половина этих молодцов из экспертизы стояла бы в очередь за пособием по безработице, сэр.
Примерно за час до этих событий американские туристы зарегистрировались в двухзвездочном отеле «Лебедь» в Стратфорде-на-Эйвоне. Как это было на протяжении всего тура, Ашенден наблюдал, как ловкачи протискивались в первые ряды очереди за ключами, а тихонькие, скромные, на вид всем довольные души, по-видимому понимающие, что от того, первыми или последними они попадут в свои номера, качество их жизни не изменится, стоят в хвосте. И самым последним он видел Фила Олдрича, маленького, тщедушного, безмерно терпеливого, мечтающего только о том, как бы отделаться от Джанет Роско с ее очередной жалобой (в этом Ашенден был определенно уверен).
Ужин перенесли на 20.30, и до него оставалась еще уйма времени, и Ашенден, бросив сумку с вещами на кровать в своей комнате, присоединился к нескольким туристам, коротавшим вечер в салоне дли проживающих в гостинице, где взял несколько листочков почтовой бумаги и принялся за письмо. Закончив, он порылся в бумажнике и вытащил марку, потом приклеил ее на конверт с эмблемой гостиницы и вышел на Бридж-стрит, чтобы найти почтовый ящик. Письмо было адресовано главному инспектору Морсу, Центральный полицейский участок а Сент-Олдейте, Оксфорд, а в верхнем левом углу конверта значилось:
Глава сорок четвертая
— Когда мой благородный и ученый собрат вынесет свое решение, всех их выпустят на волю, — проговорил Крук, снова подмигивая им.
— А тогда, — добавил он шепотом и осклабился, — если это только когда-нибудь случится, — но этого не случится, — их заклюют птицы, которых никогда не сажали в клетки.
Льюис с Морсом сидели в кафетерии полицейского участка в Сент-Олдейте, и Льюис вдруг ни с того ни с сего расфилософствовался:
— Поразительно, честное слово, поразительно. Собираешь кучу показаний, изучаешь несметные алиби, проверяешь скрытые от постороннего взгляда встречи, и что же получается в итоге? Все та же старая песня, правда? Человек приходит домой и застает супружницу в постели с одним из соседей.