Драгоценности Эптора. Сборник

Восход солнца затянул окно медною фольгой, и красная полоска света упала на солому и грязное одеяло, в которое завернули Кута. Плач сменился стонами. Несчастный задыхался и очень громко стонал. Я думал, он без сознания, но когда наклонился над ним, глаза умирающего оказались открыты. Он уставился на меня.

— Ты... — произнес он. — Больно... Ты...

— Тише, — попытался я его успокоить. — Ну, тише!

Мне показалось, Кут попросит у меня воды, но в карцере не было ни капли. Я догадывался, что корабельные припасы по большей части пошли за борт. Поэтому, когда в семь утра нам наконец-то принесли ломоть хлеба и воду в жестяной кружке, я, голодный и изнывающий от жажды, воспринял это не иначе как шутку.

Тем не менее я открыл рот несчастному и попытался влить немного жидкости ему в глотку. Говорят, от лихорадки и жажды губы и язык чернеют. Неправда. Они становятся темно-багровыми — цвета гнилого мяса. Каждый вкусовой пупырышек покрывается отвратительным белым налетом, точно как после двухдневного запора.

Кут не мог проглотить воду. Она вытекала из уголка его губ, покрытых коростой запекшейся крови.

И вот веки задрожали, и он снова выдавил из себя:

— Ты... ты прошу... — Он снова заплакал.

— Чего тебе? — спросил я.

Несчастный вдруг заворочался, с трудом засунул руку в нагрудный карман разорванной рубашки и вынул оттуда что-то. Он протянул руку мне и сказал:

— Возьми... прошу...

Пальцы разжались, и я увидел три золотые монеты. Истории двух из них всплыли в моей памяти.

Я отшатнулся как ужаленный, затем снова наклонился над несчастным.

— Чего ты хочешь? — спросил я.

— ...Прошу... — сказал он, пододвигая ко мне руку. — Убей... убей... меня, — и снова заплакал. — Так больно...

Я встал. Отошел к противоположной стене камеры. Вернулся обратно. А потом я сломал ему шею о колено.

Я взял предложенную мне плату. Через некоторое время я съел хлеб и выпил остатки воды. Затем уснул. Труп Кута унесли, и меня ни о чем не спросили. А через два дня, когда снова принесли еду, я подумал, что если бы разделил с Кутом хлеб и воду, то давно умер бы с голоду. В конце концов меня выпустили, потому что им были нужны рабочие руки...

* * *

— И единственное, о чем я иногда задумываюсь... единственное, о чем позволяю себе размышлять: заслужил ли я свою плату? Думаю, две из этих монет так или иначе предназначались мне. Но иногда я достаю их и разглядываю, гадаю, как ему досталась третья. — Михайло засунул руку в карман рубашки и достал три золотых. — Я так и не смог их потратить. — Он подкинул монеты, поймал их на лету и засмеялся. — Я так и не смог расстаться с ними.

— Извини, — вздохнул Гео после минутного молчания.

Михайло взглянул на приятеля.

— За что? Будем считать, это мои драгоценные камни. Разве нет? Может быть, у каждого из нас должны быть свои неразменные золотые?.. Быть может, Кут заработал третью монету, вырезав язык этому маленькому четырехрукому ублюдку? Но что-то я сомневаюсь...

— Михайло, я же сказал, извини.

— Да слышал я, — отмахнулся гигант. — Понял... За свою беспокойную жизнь я встречал много людей и думаю... язык Змею мог отрезать кто угодно. — Он вздохнул. — Хотел бы я знать, кто именно. Но где ответ? — Михайло поднес руку ко рту и стал грызть ноготь на большом пальце. — Надеюсь, парнишка не такой нервный, как я. — Он засмеялся. — Иначе много же ногтей ему придется грызть разом!

И в этот момент они снова услышали мысленный крик.

— Эй, — воскликнул Гео, — это Змей!

— Похоже, он в беде! — Михайло спрыгнул с койки и рванулся к трапу.

Гео помчался следом.

— Пусти меня вперед! — крикнул он. — Я знаю, где Змей.

Приятели выскочили на палубу, промчались мимо кают.

— Отойди! — потребовал Михайло и всей тяжестью своего тела навалился на дверь каюты жрицы. Она распахнулась.

Жрица, стоявшая возле стола, резко обернулась. Руку она держала на своем камне.

— Что за...

Но, воспользовавшись моментом, когда ее концентрированная воля изменила направление, Змей, прижатый к стене неведомой силой, прыгнул через скамью к Гео. Поэт подхватил мальчика, и одна из рук Змея быстро протянулась к груди Гео, где висел камень.

— Глупцы... — прошипела жрица Арго. — Неужели не понимаете? Этот мальчишка — шпион Эптора!

Наступила гробовая тишина.

— Закройте дверь, — приказала жрица.

Михайло повиновался. Змей все еще обнимал Гео, сжимая рукой камень.

— Увы... — неожиданно тяжело вздохнула жрица. — Теперь уже поздно.

— Что вы хотите этим сказать? — удивился Гео.

— Если бы вы не ворвались, еще один шпион Эптора раскрыл бы свои карты и превратился в пепел. — Жрица тяжело дышала. — Но теперь у него свой камень, а у меня свой. Ну, воришка, ничья. Силы равны. — Женщина осуждающе посмотрела на Гео. — Как, по-твоему, он узнал, когда я сойду на берег? Он действительно хитер, раз за его спиной стоит весь разум Эптора. Возможно, это именно он незаметно для вас решил помешать нам...

— Нет, он... — начал было Михайло.

— Мы проходили мимо вашей двери, — перебил приятеля Гео, — услышали шум и решили, что здесь что-то случилось.

— Ваша забота может стоить всем нам жизни...