Драгун, на Кавказ!

Суда проплыли мимо села Покровского, будущего Кушнаренково, мимо города Бирска и в начале октября зашли в Каму. Опытные речники «как в воду глядели», всю неделю, пока караван шёл по этой большой реке, его преследовали порывистые ветра и дожди. Кормчие правили неуклюжими баржами с большой опаской, стараясь прикрыться берегом с подветренной его стороны. Тугие струи дождя хлестали по верхнему пологу, волны били в высокие борта, завывал порывистый ветер со стороны Вятки.

– Ох и страшно! – дрожащим голосом пробормотал Лёнька и, истово перекрестившись, принялся шептать молитву.

Край полога развязался, и людей, сидящих в трюме, окатило потоками холодной воды.

– Аа! Тонем! – раздался истерический крик, и в темноте началась дикая сутолока.

Бам! В замкнутом пространстве оглушительно грохнул выстрел.

– Отставить панику! – разнёсся крик капитана. – Всем оставаться на месте! Сидеть! Сидеть, я сказал, всем! Пристрелю! Командирам, успокоить своих людей!

Унтера и бывалые солдаты раздали тумаки новобранцам, суета понемногу улеглась, и через несколько минут крепко завязанный полог опять прикрыл людей сверху.

– Страшное это дело паника, ребятки, – рассказывал молодым рекрутам умудрённый жизнью унтер. – Вот вроде как боевитое воинское подразделение на врага наступает, штыком его храбро колет, пулей точно бьёт. Все в нём здесь при деле, никто труса не празднует. И вдруг неожиданно неприятель сбоку ударит, клич свой воинственный оглушительно крикнет. Один солдат испугается того страшного ворога и назад сдаст, а за ним второй и третий свои ружья на землю бросят да побегут. А там, глядь, и цельный десяток уже назад рванул, а за ним второй, третий несётся. И всё, и нет уже более того храброго подразделения, которое только вот недавно наступало, все солдаты его, обуянные паникой, врассыпную бросились. И сечёт саблями их головы и спины вражеская конница, вяжут арканами их шеи и руки. Было такое, я сам пару раз на Яицкой линии это видел. Страшное дело паника, потому и пресекать её нужно решительно. Правильно их благородие пристрелить паникёров пообещал, лучше уж за одного грех на свою душу взять, зато всех остальных в живых сохранить. Не успокоились бы тут, так передавили бы друг друга в давке, а ещё ведь и судно перевернуть могли, и сами утопнуть. Так что держите голову всегда холодной, робяты, – подвёл он итог беседы. – Прежде чем сгоряча чего-нибудь сделать, вы лучше уж трижды подумайте и всё взвесьте. Мой вам добрый совет.

Через неделю сплава по Каме небольшой караван, наконец, вышел на волжские просторы. Погода наладилась, и суда теперь шли по спокойной воде. Кормчие речную дорогу знали хорошо и к берегу на ночь приставали в удобном месте, как правило, это было возле какого-нибудь городка или деревеньки. Народ в этих местах испокон веков жил рыбным промыслом и даже за медные пятаки продавал служилым здоровенных щук, судаков и лещей навалом. Нашлись среди солдат и умельцы, которые выскребали из трюмов грязную соль, оставшуюся от старых перевозок, и, выпарив её рассол на костре, немного очистив, потом меняли у местных горстями на свежевыловленную рыбу.

– Ваше благородие, как вы и наказали, я в ночной караул из взвода Семёнова людей отрядил, – доложился сидящему у костра командиру роты фельдфебель. – Три смены по десять человек в каждой, во главе с унтерами. От вас ещё какие-нибудь приказания будут?

– Пошли, Елисеевич, проверим вместе с тобой заступающих. – Капитан отложил в сторону книгу и поднялся с чурбака.

Тимофей тащил вместе с Лёнькой сухое деревце. Близко с местом стоянки хороших дров уже не было, потому пришлось отходить подальше и вытаскивать их из лесной чащи. Это была уже их третья ходка, и парни прилично утомились.

– Туды вон, к командирскому костру подносите, – указал им рукой квартирмейстер, оглядывая лесину. – Ох ты какая хорошая, сухая, молодцы ребятки, ровно, жарко она будет гореть. Как раз для Петра Александровича, он ведь у нас любитель у огня почитывать. Топор вот только возьмите, порубите её на полешки, чтобы потом удобнее их было подкладывать.

Лесину подтащили к командирскому костру, и Лёнька начал её сноровисто обрубать. Тимофей отряхнулся, и его взгляд случайно наткнулся на лежащую на чурбаке книгу. «Хитроумный идальго Донъ Кихотъ Ломанчскiй» – прочитал он название и, не удержавшись, взял её в руки. Напарник орудовал топором, а Тимофей с упоением пробегал глазами такой знакомый ему ещё со школьной скамьи текст. Удивительно, когда-то он читал эту книгу в другом мире и совсем в другом времени, и вот она здесь, сейчас с ним. Ижицы и яти старого алфавита с непривычки, конечно, мешали быстрому чтению, но всё же это было некритично.

– Однако, да ты никак грамотен, братец? – Раздавшийся за спиной голос заставил рекрута вздрогнуть. Он чуть не выронил книгу и, резко повернувшись к капитану, вытянулся по стойке смирно.

– Виноват, ваше благородие! Я аккуратно! – И он положил на чурбак Сервантеса.