Высокий юноша лет пятнадцати стоял у перил галереи и смотрел вниз. Отросшие волосы цвета запекшейся крови падали ему на лицо, почти скрывая серые глаза, и время от времени он нетерпеливо встряхивал головой, пытаясь их убрать.
— Генри! Вот ты где! Как драконы?
Юноша обернулся и махнул рукой молодому мужчине, вышедшему на галерею.
— Привет, Джон. Драконы пока неразговорчивы.
Джон усмехнулся. Следом за ним выбежала девочка лет пяти, с рукой на перевязи.
— Генри!
Девочка кинулась к юноше, тот подхватил ее.
— Что с рукой? — спросил Генри у Джона.
— Сломала, — невозмутимо пояснил тот. — Прыгала лестницы с криками «Я — дракон!»
Генри расхохотался.
— Серьезно, Джо? Дракон?
— Конечно, — уверенно заявила девочка, удобно устроившись у него на руках. — И папа дракон. И дедушка. И ты.
— И прадедушка, — напомнил Генри.
— А он — самый главный дракон! — весело воскликнула Джо. И добавила серьезно и грустно: — А прабабушка умерла.
— Я знаю, — вздохнул Генри. — Как дед? — спросил он старшего брата.
— Поседел.
Генри изумленно посмотрел на Джона и ничего больше не спросил. Джо у него на руках задумчиво теребила нашивку на рукаве камзола.
Джон тоже молчал. Он вдруг вспомнил, как почти перед самой смертью, когда бабка уже была очень плоха, она сидела в кабинете с дедом, в одном из этих старых уродливых кресел. Бабка уже с трудом вставала, но все равно каждый день приходила в кабинет, где сидела и смотрела, как король работает. Джон всегда этому поражался. Иногда они говорили, но не очень часто и не очень многословно — после второй или третьей фразы один кивал с улыбкой, и разговор обрывался, потому что они уже поняли друг друга. Иногда дед бросал только одно слово, а бабка улыбалась в кулак, или хмурилась и долго раздумывала — а затем отвечала тоже одним словом, и тогда дед поднимал брови, а она кивала.
Так было и в тот раз. Джон проводил ее до кабинета, усадил в кресло, и уже хотел уходить, но дед попросил его подождать, чтобы передать какие-то бумаги лорду Баррету. Джон наблюдал как дед ставит скупые четкие буквы RGI, король Генри Первый, как вдруг бабка кашлянула — Джон с дедом вздрогнули, как обычно, от этого тяжелого, жесткого кашля — и тихо сказала:
— А знаешь, Генри, ты ведь неплохо придумал, как выкрутиться из своей кривой фамильной наследственности, — и улыбнулась в кулак.
Дед посмотрел на нее, а потом вдруг расхохотался в голос, и долго еще смеялся, ставя подписи на документах, отчего буквы выглядели уже не так сурово. Бабка тоже рассмеялась, а потом начала кашлять, и тогда дед принес ей воды и долго смотрел, как она пьет. А Джон смотрел на них обоих и думал, неужели они с Хеленой тоже много лет спустя будут смеяться над им одним понятными шутками, а их внуки будут смотреть на них и удивляться.
Когда бабка умерла, дед сутки с лишним сидел у ее кровати. Он не выглядел как человек, убитый горем. Он просто... смотрел на нее. Может быть, она еще рассказывала ему их старые шутки, и он слушал их. Может, он в последний раз смотрел, как она что-то делает. А потом она сказала и сделала все, что могла, и он вышел из ее комнаты. И его волосы были серебряными, как роса перед восходом солнца.
***
Дед собрал всю семью у себя в кабинете. Генри сомневался, что это хорошая идея — несмотря на то, что кабинет был немаленьким, их семье в полном составе требовалось много места.
Папа, наследный принц Джон, с женой Анной. Его двое сыновей — он, Генри, и его старший брат Джон со своей женой Хеленой и дочерью Джо. Младшая дочь короля Иезавет с супругом, лордом Кеттерли, и двумя детьми — Агнесс и Джорджем. Джордж и Джо, у которых было всего год разницы, бегали между столами и креслами под суровым взглядом Агнесс, которая в свои девять была уже слишком взрослой для таких глупостей.
Дед стоял у окна и внимательно смотрел на них всех — а они ждали, когда он уже скажет им что-то важное, для чего всех и собрал. Совсем седой, он стал чуть больше выглядеть на положенные восемьдесят — хотя все равно слишком молодо для короля, правившего почти полвека и наблюдавшего, как его внук пытается догнать правнучку.
— Джо, — позвал король тихо — и девочка тут же остановилась, отчего Джордж чуть не врезался в нее. — Ты так и вторую руку себе сломаешь.
Хелена и Иезавет воспользовались моментом и подозвали детей к себе.
Король мягко улыбнулся — и у Генри вдруг возникло нехорошее предчувствие. Он не знал, откуда оно взялось — от седины в волосах деда или же от постоянного ощущения, что им кого-то не хватает, а может, от еле заметного перламутрового блеска в глазах деда. Генри и раньше замечал этот блеск — но в такие моменты рядом всегда оказывалась бабка. Король смотрел на нее, долго, пристально, и его глаза снова становились серыми и добрыми, а бабка тихонько вздыхала.
Теперь дед смотрел на них всех, по очереди, будто ища в них то же, что видел в ней. Последним он посмотрел на Генри. Еще раз улыбнулся — и наконец произнес:
— Я ухожу.
***