– Если ты ждешь этого, то похоже ты опоздал, – холодно сказал Генрих. – Силы Глостера собраны. Я не сомневаюсь, что мы встретимся через день или два. Конечно, я намерен настаивать на встрече.
Капли пота потекли по виску Стэнли.
– Мои силы собраны. Они находятся на юге. Мы будем двигаться параллельно вам. Бог мне свидетель: когда начнется сражение, я поддержу вас. Если бы у меня был еще один сын здесь, я бы отдал его вам в заложники.
– Я не убиваю детей из-за проступка отца. Вознаграждение и наказание для того, кто совершает поступки, а не для невинного, у которого нет власти. – Генрих встал. – У меня дела. Прощайте до победы.
– Сир! – лорд Стэнли схватил Генриха за руку, но Брэндон подошел ближе с наполовину обнаженным мечом. Генрих сделал нетерпеливый жест и Брэндон отошел назад.
– Я люблю вашу мать, – произнес Стэнли. – Вы понимаете, если я не сдержу слово, я не отважусь войти в ее покои, и я не смогу ездить по ее земле без опасения, что кто-то воткнет мне нож в спину или живот. Я не смогу доверять моему собственному священнику. Все люди слишком привязаны к ней. Если бы ценой своей жизни я мог разрешить все вопросы, я бы отдал ее. Не вы убийца невинных, а Глостер. Я не могу убить своего сына, не могу.
Леди Маргрит неожиданно остановилась на середине фразы и посмотрела на руки, сжатые так сильно, что побелели суставы. Она закрыла глаза и с трудом подавила свои чувства. То, что она делала, должно было бы быть оскорбительным для Господа. В течение часа, а может быть нескольких часов, она произносила молитвы, не зная ни их значения, ни их содержания. Она открыла глаза и посмотрела на распятие.
– Прости меня, – произнесла она. – Твоя мать простила бы меня.
Затем Маргрит стала мучительно думать о том, все ли было сделано правильно. Святая Мария не одарила ее сына честолюбием Маргрит. Подчинение воле Господа не означало обманным способом убедить любящего и преданного мужа подвергнуть опасности жизнь его собственного сына ради ее выгоды. Выгоды? Какой выгоды? Разве Генрих не в большей опасности? Маргрит попыталась увлажнить губы, но ее рот был сухой как зола. Ее гордость! Ее грех! Каждый, кто когда-либо любил ее, будет страдать за это.
Вдовствующая королева Англии облизала губы влажным розовым языком, как довольный кот. Сейчас уже скоро, очень скоро она займет свое место в государстве, признанная всеми как член королевской семьи и к тому же дважды: как королева-вдова и королева-мать. Ее положение будет неприступным. В целом это было лучше, чем если бы на трон взошел ее сын. У Эдварда всегда было свое мнение, даже когда он был маленьким мальчиком. Оказывать влияние на Элизабет будет намного легче, и ни выскочка Тюдор, ни страшный Глостер не смогут отказать королеве ни в чем. Пролито слишком много крови Эдварда. Еще одна капля – и простые и благородные англичане сделают саму Элизабет королевой.
При этой мысли вдова снова облизала губы. В любом случае придет конец всему этому. Если все произойдет именно так, то можно будет избавить страну от ненавистного Глостера и оставить его королеву-жену, которая тоже была горячо любимой наследницей Эдварда IV, в качестве правительницы от ее собственного имени. Ее имя и моя сила, думала вдова, придадут особый вкус замыслу.
Но самое лучшее состояло в том, что не было никакой разницы, кто победит в сражении, которое неминуемо надвигалось. Если одной твари суждено умереть, то какой именно – не имеет значения.
Им обоим нужна Элизабет, чтобы удержать трон: Глостеру, потому что страна ненавидит его, и Тюдору, потому что он был всего лишь выскочкой из Уэльса, простак, у которого законных прав на королевские почести не больше, чем у его услужливого дедушки. Медленная улыбка скривила губы вдовы. Если умрут оба – это тоже не будет иметь значения. Тогда либо Элизабет будет названа королевой, либо Уорвик, а он слабоумный. В целях безопасности он вынужден будет жениться на Элизабет. Таким образом, я буду править посредством Элизабет, счастливо думала вдова. Сражение и новости о его результатах, какими бы они ни были, дойдут до вдовы не очень скоро.