Дракон. Книга 1. Наследники Желтого императора

^[4]Речь идет об особенностях даосского миросозерцания, предполагающих известную долю фатализма, покорность судьбе и жизненным обстоятельствам.

Даже первая разбитая Котей чашка и та оказалась китайской! Ее одинокая, расписанная синими цветами крышка и поныне лежала на рабочем столе Чижикова, между пепельницей в виде свернувшегося дракона и бамбуковым толстостенным стаканом, из которого торчали всякие ручки и карандаши.

С раннего детства у Чижикова был свой собственный Китай. Китай, при виде которого самые шумные и озорные одноклассники, приходившие в их с дедом квартиру, враз становились тихими и задумчивыми – все эти ширмы, вазы и картины на стенах, бывшие для Коти радостной обыденностью, создавали у них впечатление, что они в музее на экскурсии.

Котя не уставал рассказывать о своем Китае, нещадно при этом выдумывая и привирая, хотя, как выразился бы Чижиков нынешний, и основываясь на подлинных рассказах деда Вилена. Котя был в бесспорном авторитете вплоть до восьмого класса средней школы, когда вдруг выяснилось, что на китайскую тему есть и другие источники информации помимо Чижикова. Последнее Котю неприятно поразило, но, как ни странно, не послужило стимулом зарыться в книги. Котя легко смирился с таким положением вещей, ведь у него был свой Китай – внутренний. Как Внутренняя Монголия.

На восточный факультет большого университета Чижиков, против многих ожиданий, документов подавать не стал. В знатоки сокровенных азиатских учений, как прочили некоторые, не подался. И даже языка не выучил, хотя появилась такая возможность.

Чижиков без особых проблем поступил в строительный институт, который некогда закончил дед, и без каких-либо потрясений отучился там пять лет, по счастью избежав армии. Потом начал работать – много где и много кем, но все больше на подхвате и не по специальности.

Внутренний его Китай держался теперь на трех безусловных китах: первым были китайские фильмы (особенно с Джеки Чаном и Джетом Ли); вторым – восточные единоборства, в коих Чижиков несколько лет не без успеха подвизался под руководством китайского наставника Чэня, прибывшего в Петербург в послеперестроечное время, да так здесь и осевшего; а третьим, самым мощным и непотопляемым китом была Коллекция.

Мечта Чижикова с годами преобразилась в неосознанное толком желание уехать в Китай и остаться там навсегда. Вовсе не потому, что его не устраивали Россия в целом и Петербург в частности – просто Китай долгое время был краем чудес, недостижимой счастливой страной, куда Чижикову попасть не суждено, но ведь никто не может запретить ему мечтать на эту тему? И хотя, повзрослев, Котя при первой же возможности отправился в Пекин, неделя, проведенная в столице Поднебесной, никак не повлияла на «его» Китай. Парки и храмы были великолепными, но в детских мечтах Чижикова они были еще прекраснее. Кухня оказалась отменной, но далеко уступала тем сказочным блюдам, что подавали на стол в его фантазиях. Котя даже рад был, что пробыл в реальном Китае всего неделю, потому что боялся разочароваться, но нет, не успел.

Зато Коллекция всегда была при нем, и разочароваться в ней было невозможно! Котя мог часами переставлять резные статуэтки на книжных полках, вытаскивать из лакового сундука и складывать обратно роскошную шелковую одежду, шитую драконами и другими невиданными зверьми, перекладывать с места на место узорчатые сандаловые веера, перебирать в пальцах буддийские четки, пересчитывать связки потемневших от времени монет с дырками посередине и даже разглядывать дедово собрание бюстиков Мао Цзэ-дуна.

Чижиков выучил Коллекцию наизусть, он принял ее после смерти деда и продолжал хранить, заботясь о собрании по мере сил и возможностей и строго выговаривая коту Шпунтику за малейшие поползновения покуситься на любую составляющую Коллекции. Впрочем, основная ее часть была сосредоточена в отдельных двух комнатах, одна из которых была дедовым кабинетом, и кот Шпунтик туда, как правило, не допускался, хотя и не раз пробовал проникнуть, находя любые запреты ущемляющими его права и свободы.

При этом Чижиков вовсе не отличался щепетильностью музейного хранителя и при случае, в наплыве прекраснодушия, мог запросто подарить понравившемуся человеку какую-нибудь безделушку – Котя не цеплялся за вещи, а вещи не л и пли к нему. И поэтому, едва возник вопрос о содержании и финансовом обеспечении квартиры, себя любимого и кота Шпунтика, Чижиков легко и просто согласился в душе с тем, что для решения этого вопроса придется из Коллекции что-нибудь продать.

Коллекция была достаточно обширна, а в глазах Чижикова – неисчерпаема.

***

– Ну что, мой хвостатый друг, – обратился Чижиков к коту Шпунтику, сидевшему на кухонном столе напротив него и строго следившим за тем, как хозяин пьет кофе. – Пора нам с тобой навестить Вениамина Борисыча?

Шпунтик медленно смежил веки, а затем недоуменно уставился на Котю круглыми холодными глазами: «Кому это нам?»