Дракон, которого никто не боялся

У Зага в животе по-прежнему урчало. Изредка он проводил рукой по голове, чтобы проверить, на прежнем ли месте гребешок. Ему хотелось спать, но для этого он был слишком обеспокоен.

Симонна и Гектор расчертили пыльный пол и в полумраке, царившем в камере, играли в крестики-нолики. Вдруг дверь распахнулась и вошёл человек. На голове у него был странный парик. Он был похож на плохо выспавшегося филина и держал в руках свиток пергамента. Его сопровождал тюремщик, который нёс факел.

– Слушайте, подлые воры, мерзкие разбойники и другие негодяи, слушайте, что наш добрый король Глюб – да пребудет он вечно в добром здравии, счастии и мудрости – приказал сделать с этими ужасными преступниками. Завтра утром на восходе солнца вы предстанете перед суровым и безжалостным трибуналом. Вас будут судить за то, что вы напугали людей на рынке и устроили там беспорядки. Затем вы будете повешены, разрезаны на кусочки, четвертованы и сожжены, если, конечно, вдруг не обнаружится, что вы невиновны. В таком случае… вы будете только повешены. Чтобы эту последнюю ночь вы провели в мучениях, наш добрый король Глюб – да пребудет он вечно в добром здравии, счастии и мудрости – прислал своего придворного менестреля, который продемонстрирует вам свои таланты. Такова королевская воля. Прощайте, господа воры и разбойники!

И он удалился, ни разу не оглянувшись.

– Мне вас жаль, – огорчённо заметил тюремщик, заглянув в темницу. – Уж лучше было бы сразу разрезать вас на мелкие кусочки, чем подвергать таким мучениям, которые вам предстоят. Не знаю, что вы натворили, но нет такого преступления, которое заслуживало бы подобного наказания… А вот и он!

И стражник немедленно засунул в уши такое количество воска, которого хватило бы на сотню свечей, потом натянул на голову шапку, плотно закрывающую уши, а сверху намотал толстенный шарф.

– Приветствую вас, отвратительные преступники! Меня зовут Жюль Кикуин, меня прислали вас развлечь. Надеюсь, моё пение вам понравится, – сообщил странный человек, расположившись в тюремном коридоре. Он достал лютню и затянул песню. Только открыл рот, только взял первую ноту на своём инструменте, как случилось нечто невероятное. Сначала убежали все мыши, потом крысы и муравьи, за ними пауки, мокрицы и блохи. Сидевшие на крыше тюрьмы голуби пришли в неистовство и улетели куда глаза глядят, а рыбы, плававшие до того момента в наполненном водой рву, выпрыгнули на траву и тоже ускакали без оглядки.

Пение менестреля было таким ужасным, что вонзалось в уши, словно шип в палец, и вызывало такие же ощущения, как гвоздь, торчащий из пятки в ботинке. Это был редкий талант. Он фальшивил, когда играл, пел тоже фальшиво, в голосе его было что-то от скрипящего колодца и от вопля кота, которого дёргают за хвост.

Жителей королевства предупредили заранее, поэтому все они предусмотрительно заткнули уши: булочник – хлебным мякишем, официанты – свечным воском, повар – петрушкой, охотник – кроличьим пухом, королева – двумя перстнями, а солдаты, как и все остальные, у которых не было ни хлеба, ни воска, ни кроличьего пуха, ни колец, ни петрушки, – двумя пальцами, засунув их себе в уши поглубже (что страшно неудобно, когда ложишься спать).

– Я начну с весёлой мелодии, – уточнил менестрель, откашлявшись. – Небольшая песенка, лёгкая и радостная, под названием «Баллада повешенных»:

Терпимей будьте, братья-люди, к нам, Что раньше вас прошли земным путём…

И это печальное фальшивое пение продолжалось долгие часы. За «Балладой повешенных» последовала «Баллада скелетов», затем «Жалоба старых носков», «Печальная жизнь рыбьей кости» и другие не менее грустные произведения.

В эту ночь крупные слёзы катились по стенам тюрьмы королевского дворца – даже камни рыдали от тоски. К концу первой песни в камере больше не осталось соломы: половина ушла в уши Гектора, вторая – в уши Симонны. Что касается Зага, он сидел неподвижно и был единственным, кто не реагировал на этот поток фальшивых нот и жуткого скрипа. Расположившись в углу, он сосал большой палец и прислушивался к своему желудку, в котором продолжалось урчание.

Рано утром утомлённый, но совершенно счастливый Кикуин отложил наконец свою лютню и прекратил вопли: концерт был окончен.

Тюремщик первым вытащил воск из ушей. Его примеру последовали один за другим и другие жители города, которые принялись извлекать из ушей пальцы, кольца, тесто или петрушку, которыми были закупорены их слуховые проходы. Мыши и пауки вернулись. Мало-помалу жизнь входила в своё обычное русло, как бывает после урагана или землетрясения.

– Ну как, хорошо выспались? – спросил тюремщик, открывая дверь камеры. – Нет? Тем лучше, банда мерзавцев! А теперь выходите! – прорычал он. – Вас ждёт трибунал.

Всю дорогу от темницы до зала суда, которая тянулась мимо дворца, через двор и подъёмный мост, потом через деревню, её площадь и улицы, все оскорбляли их и забрасывали гнилыми яблоками.

– Спасибо, спасибо, – бормотал Гектор, ловил яблоки и с удовольствием поедал. – Огромное спасибо!

– Да как же ты можешь есть в такой момент?! – возмутилась Симонна.