Дракон Нерождённый

– Или третий путь, – сказал он тише, – вижу, ты раздобыла себе красивый меч, можешь упереть его эфесом в пол и броситься животом на остриё. Полагаю, это тебе по силам.

В обратный путь он двинулся быстрым и широким шагом, а отойдя, ждал некоторое время, пока не появится Исварох из Панкелада.

– Что делает моя дочь?

– Колотит стену. Она либо пробьёт дыру, либо сломает кулаки, так что…

– Это значит, что, возможно, Улва сделала правильный выбор. Пора девочке уяснить, что она сама по себе. – Майрон усмехнулся уголком рта. – Или не вполне?

Погребальщик притворился меловой статуей.

– Ты потянулся к мечу, когда я применил «суровую любовь». Испугался? Нет, на опасность ты реагируешь много спокойнее. Испугался за неё? Кто тебе моя дочь? Друг? Любовница?

– Ученица, – ответил Исварох. – Ещё одна неудачная попытка. Я просто учу её правильно обращаться с мечом. Не пройдя через некоторые процедуры, она не сможет сравниться с погребальщиком в скорости и выносливости. Но владеть мечом я её понемногу учу.

– Она вполне умеет.

– Наскоки раненной росомахи, – это не владение мечом. Они сгодятся для того, кто больше и сильнее любого врага, но не для жилистого доростка, которого можно отбросить чихом.

– Улва намного опаснее, чем ты можешь себе представить.

– Я точно знаю, насколько она опасна, и для выживания среди поистине сильных противников этого мало.

– Соглашусь, – вздохнул Майрон и сощурил нечеловеческие глаза. – Ты помилован.

– Что?

– Я передумал убивать тебя, поджигатель. Живи. На первых порах ей всё ещё будет нужно крепкое плечо рядом, и это не моё плечо. Когда увидишь, что девочка готова, оставь её.

– Интересная цена. Что если она захочет выйти на поверхность завтра?

– Она захочет. И выйдет. Поэтому ты будешь с ней, когда польётся кровь. Вам выделят место в нашей общей… вылазке.

– Мне вновь придётся утаскивать её от опасности, если всё пойдёт крахом?

– Нет! – Лицо Майрона сделалось жестоким и нетерпеливым. – Отныне лишь она будет решать, жить ей или умереть. Девчонка любила поговорить о свободе выбора, так пусть же вкусит её сполна и на собственной шкуре.

Гигант сделался столь раздражённым, что Исварох не дерзнул задерживать его. А ведь был у погребальщика ещё один вопрос, – об истоках личной неприязни. Ну что ж, возможно, когда-нибудь представится более подходящий момент.

Глава 22

День 7 месяца иершема (XII) года 1650 Этой Эпохи, Астергаце, Эстрэ.

Когда-то он несколько месяцев просидел в ледяной тюрьме на Оре, с тех пор холод являлся для рива чем-то несущественным, чем-то лёгким, но не сегодня. Из-под плаща струился горячий воздух, тело было раскалено как горн, однако, самого Майрона бил озноб. Он прятался на колокольне храма святого великомученика Анрея. Колокола скорбно молчали, покрытые наледью и выглядевшие от этого хрупкими, Майрону казалось, что утренний воздух отдавал синевой, – облака затмевали солнце.

Слова водили хоровод в его голове, лезли на язык, желая быть произнесёнными. Копьё напевало песнь о временах великих битв и великих побед, требовало крови, обещая взамен пламя, жаркое как солнце. А Майрон думал о своём непутёвом ученике, и о том, что события несутся безумным галопом с тех пор, как он вторгся в Астергаце.

Наверное, всё это, – культ Пылающего, свивший гнездо под святым городом; копьё, так удобно легшее в руку, – должно было удивлять или пугать, но он утратил эту способность. Даже тот, кто ждал внутри огненного столба, Сарос Драконогласый, подождёт ещё, а вот мальчишка может погибнуть. От этой мысли стало ещё холоднее.

Весь путь от Эшши до врат Синрезара оградили двойным кордоном, который удерживали войска столичного гарнизона. Они готовились подавить бунт, и, всё выглядело так, что готовились не зря, ибо люди со всех концов Астергаце стекались к Горе Мощи Господней. Наверху, на Соборной площади их собрались многие тысячи, – верных Церкви амлотиан, ждущих казни лжепророка, тех, кого не коснулся его свет и тепло. Гораздо ниже скапливались иные, – верующие во второе пришествие. Эти вторые смотрели на солдат с гневом и страхом.

Майрон сомкнул пальцы на копье, почувствовал невероятную силу, к которой оно являлось ключом, выглянул наружу. В воздухе витал снег и тревога. К этому часу врата Колыбели Ангелов уже должны были открыться.

///

По коридору пронесли лампу, в темноте раздался скрежет засовов, скрипнули петли, тюремщики проникли в каменный мешок и перековали узника.

– Уже утро? – спросил он тихо.

Суровые стражи не проронили ни слова, цепи натянулись, увлекая его вперёд.

– Эй, – донеслось из камеры слева тихое, – тебя уже забирают, Обадайя?

– Да, Тильнаваль.

– Как жалко. Больше мы не увидимся… хах, впрочем, мы никогда не виделись.

– Верно. Жаль оставлять вас тут без света, тепла и увлекательных бесед.

– Надеюсь, гореть ты будешь быстро! – донеслось из дальней камеры. – Саутамар желает тебе задохнуться от дыма!

– Вы оба очень добры!