Дракон Нерождённый

Но этого Эгорхан Ойнлих не замечал, потому что всю его сущность поглотило иное зрелище, – волосы Арнадона всегда имели цвет воронова крыла, но теперь оскорбляли яркой своей краснотой. Красный, – цвет истинного, чистокровного илувари, высшего эльфа, господина, поработителя, далийца.

Память о тысячелетиях свободы пошла трещинами, воспоминания неслись в голове Эгорхана, чья жизнь рушилась; всё, что он твёрдо знал, выворачивалось наизнанку. Правда оказалась такой простой, такой естественной… а он давал водить себя за нос веками! Лицо эльфа исказилось гримасой боли, но изо рта донёсся смех, громкий и плачущий. Эгорхан смеялся над собственной глупостью, над собственным убожеством, которое не давало ему прозреть. Он ведь верил, всегда верил… Последняя частичка зелени исчезла, ониксовое кольцо сделалось чёрным.

Эгорхана ударил по светопаду Травяным Ужом, сопротивление отшвырнуло его назад. Эльф зарычал и повторил атаку; удар за ударом отскакивали от непроницаемого света, и чем сильнее он сёк, тем сильнее был отпор. Появление сестры за спиной Великий Сорокопут почувствовал. Он обернулся к ней и Цеолантис вскрикнула, – впервые со дня смерти Диадальмы в глазах брата стояли слёзы. Вены и артерии Эгорхана вздулись и потемнели, чёрный рот кривился в страшной улыбке.

– Ловко вы меня, сестрица!

Она была в цветах зимы, белая ткань поверх доспехов тонкой работы, белое лицо с лихорадочным румянцем, испуганная до умопомрачения, посох в руках дрожал.

– Но я и сам хорош, так долго позволял делать из себя дурака! Шута! Пускал слюни как верный пёс, заглядывая хозяину в рот! Думал, что живу в доме свободных, а от старого хозяина так и не убежал!

– Эгорхан, – плачущим голосом произнесла королева, – послушай…

– Нет уж! Я достаточно слушал вас! Ты погляди на его стать! Я всегда восхищался им, ни на миг не допускал сомнений! Величественный уленвари, гордость нашей расы… но правда оказалась проще, – я восхищался статью илувари, статью господ, которые ходили по нам как по грязи тысячелетиями! Господ, которых я и по сей день ненавижу до дрожи в поджилках! Все эти эпохи нас вёл один из них, Цеолантис! Я думал, что мы освободились, но все эти эпохи нас вёл тот, кто родился для правления рабами! Всё так очевидно, и, всё же, я был рад обманываться!

– Послушай же! Он несёт на плечах непосильную ношу…

– Знаешь ли ты, сестра, что это значит? – Смех, которым он тихо давился промеж фраз, утих; слёзы остановились, а глаза стали чёрными как безлунная ночь. – Мы так и не освободились. – Лицо Великого Сорокопута превратилось в уродливую маску. – А ты – шлюха высокородных, сестрица. Хозяйская подстилка.

– Эгорхан, послушай, это…

– И все ваши дети, – грязнокровные выродки! – рычал древний эльф, наступая с мечом в руках. – Когда я закончу с тобой, убью его! А когда выйду отсюда, оглашу этот грязный секрет всем эльфам западного мира! Я своими руками вырву сердца ваших ублюдков! Я убью их детей! И детей их детей! Я выкорчую семя господ из земли свободных уленвари, сестра! Только тогда! Только! Тогда! Мы станем по-настоящему свободными!!!

Последние слова он проревел, бросаясь на королеву. Её сторожевые рыси метнулись навстречу, но Травяной Уж в изящном пируэте обезглавил одну кошку и тут же перерубил вторую поперёк туловища, – приёмы, отточенные тысячелетиями, не знали себе равных. Эльф налетел на сестру, Цеолантис вскинула руки, создавая перед собой волшебный щит, и Эгорхан забился об него в неистовом безумии. Он сыпал ударами, клинок завывал и пронзительно звенел, а королева отступала. Для неё всё это было воплотившимся кошмаром, великая чародейка до ужаса боялась братнина гнева, боялась с раннего детства, и спустя эпохи этот страх лишь возрос. Она отступала, пытаясь сплести ещё хоть одно заклинание, что-то сделать, но Эгорхан лишал её воли.

От удара, который разбил щит, Травяной Уж треснул, а от следующего – о посох королевы – он сломался, но и её оружие дало трещину. Эгорхан повалил сестру на пол и вцепился в горло, его пальцы были твёрже стали, грозили раздавить трахею, сломать шейные позвонки. Древний шипел и сопел, его лицо стало напоминать морду чудовища. Жертва сучила ногами по полу, её глаза лезли из орбит, губы синели, а сердце вырывалось из груди, Цеолантис мысленно кричала, взывая о помощи.

Безмятежное лицо Арнадона дрогнуло. Медленно и тяжело, выбираясь из глубочайшего забвения, Рогатый Царь зашевелился. Его поза изменилась, поток энергии, уносившейся в звёздное небо, стал тоньше, а потом и вовсе иссяк. Поднялись свинцовые веки, и глаза долго следили за безобразной сценой, пока в них, наконец, не родилось понимания. Великий чародей мгновенно выбрался из колонны, одним движением сорвал Эгорхана Ойнлиха с королевы и, держа за грудки, поднял перед собой.

– Мы разбудили тебя, государь? – прохрипело существо, роняя нити чёрной, тягучей слюны. – Прости! Пощади!

Оно улыбнулось безумно, и попыталось вонзить зубы Арнадону в запястье. Рогатый Царь силой мысли распахнул окно портала и швырнул чудовище туда. Портал закрылся.

– Цеолантис!