Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка

Произошел этот политический переворот в октябре 1964 года, и надо же было так случиться, чтобы вскоре после того мальчишки, гонявшие футбольный мяч по перекрытому для движения переулку (а перекрывали его каждый раз при подготовке к параду), засветили этим мячом прямо бабушке в окно. Стекло — вдребезги, и бабушка холодной ленинградской осенью очутилсь у себя дома практически при уличной температуре. Пошла в ЖАКТ, а он уже закрылся на праздники. Около хозяйственных магазинов на рынках обычно крутились умельцы, готовые за бутылку или две решить любую хозяйственную проблему, в том числе и стекло вставить — но и рынки уже начали отмечать годовщину Великого Октября. Поделилась бабушка своей бедой с соседом Павлом, тот, по своему обыкновению, почесал в затылке, покряхтел и пообещал стекло вставить — и замазка у него есть, и весь инструмент, вот только самого стекла нет, и в ближайшие три дня купить негде. Давайте, говорит, я вам пока окно фанеркой прикрою и одеялом завесим — ничего, не замерзнете. А после праздника схожу в москательную лавку на Сытном и сам вам стекло вырежу. И тут же принялся за дело — полез на антресоли за подходящим куском фанеры. Но фанерки все маленькие попадались, в основном от посылочных ящиков, когда-то отправленных нами из Воздвиженки, пока на свет Божий не появился хрущевский портрет — как раз по размеру окна, и даже отпиливать ничего не надо. Павел его вставил в оконную раму, прихватил гвоздочками там и здесь — ив бабушкиной комнате сразу потеплело. Поглядела бабушка и говорит: «Я вам, Павел Макарович, чрезвычайно признательна. Недаром Любочка всегда говорит, какие у вас золотые руки. Но что же, я три дня должна буду на эту свиную рожу смотреть?» Дело в том, что бабушка недолюбливала Хрущева — наверное, потому, что при Сталине она была моложе и здоровее. И дедушка при Сталине был жив-здоров — и даже волею случая уцелел при повальных арестах командиров Особой Дальневосточной армии вслед за разоблачением японско-польского шпиона Блюхера. А при Хрущеве дедушка ни с того ни с сего заболел и умер, и жить бабушке стало гораздо хуже.

«Это ничего, — отвечал Павел, — мы его мигом, того, оборотим». И переставил портрет тыльной стороной в комнату. Довольная бабушка тут же достала фарфоровый графинчик наливки «Спотыкач» и налила Павлу в дедушкин серебряный стаканчик. Павел для приличия поотнекивался, а потом стаканчик осушил и от второго не отказался.

Наутро вся квартира была разбужена оглушительным звоном и стуком во входную дверь. Стеша, крестясь и роняя с ног тапочки, бросилась отворять — на пороге стоял участковый милиционер с двумя товарищами в штатском. «А Юрик не у нас теперь живет, он женимшись», — пролепетала привычная к таким посещениям, но все же напуганная Стеша. «Мамаша, к вашему Юрику у нас новых претензий пока нет, — успокоил ее участковый. — А вот кто тут у вас в преддверии Октябрьской годовщины через окно проявляет солидарность с этим… ну, волюнтаризмом?» К этому времени в прихожую подошла и бабушка, сразу сообразившая, что речь идет о прекрасно видном с улицы портрете опального вождя. «Это я, — говорит, — им дырку прикрыла. А что мне, от холода коченеть, пока ваш ЖАКТ не откроется и стекольщик не опохмелится? Пройдите в комнату, полюбуйтесь сами». И отвела их посмотреть на выбитое окно, а заодно и на свое пенсионное удостоверение полковничьей вдовы. «Выходит, товарищ Симина, вы не имели намерения своими действиями неодобрительно отнестись к решениям Октябрьского пленума? А то к нам сигнал поступил от граждан: как так, везде волюнтаристские портреты уже две недели как сняли, а в Аптекарском его в окне выставили — не иначе, одобряют волюнтаризм. А теперь мы видим, что подоплека сего явления Хруща народу не идеологическая, а чисто бытовая», — это уже говорил товарищ в штатском, записывая что-то себе в блокнотик. И еще до обеда к бабушке явился неведомо откуда присланный стекольщик и совершенно бесплатно вставил новое стекло. Даже от рюмки «Спотыкача» отказался.

Полотно с портретом Павел отодрал от фанеры, и Стеша с бабушкой сожгли его в печи, покончив с волюнтаризмом решительно и бесповоротно. Фанерку же Павел запрятал обратно на антресоли — авось еще пригодится.

Учу албанский