А Танина — еще нет. Следующая сцена происходила в темнице, где молодогвардейцы сидели на полу в ожидании расправы. И я обратил внимание, что рядом с Таней всегда усаживался некий Сережа из ее класса, исполнявший роль главного молодогвардейца Олега Кошевого. И как-то уж очень они прижимаются друг к другу, и Олег Кошевой даже поглаживает Любку Шевцову по плечу и накидывает ей на колени свой пиджак, и руки у них под этим пиджаком. Может, по сюжету так и нужно было, но мне это очень не понравилось. Когда на следующей репетиции эти прижимания повторились, да вдобавок и ушли они с нее только что не под ручку, я понял, что в роли гестаповца мне с таким соперником не совладать. И драматическое искусство тут же потеряло в моих глазах всю свою привлекательность.
Теперь нужно было как-то выходить из положения и избавляться от малозавидной роли. Просто отказаться было нельзя, необходимо было придумать какой-то благовидный предлог. И я решил посоветоваться с мудрым и хорошо ко мне относившимся учителем литературы Ильей Григорьевичем. Сказал ему, что сомневаюсь, стоит ли мне, с моей фамилией и далеко не арийской внешностью, играть немца-гестаповца. Боюсь, ребята на спектакле будут смеяться. Илья Григорьевич аж вскочил со стула — я, говорит, и сам хотел тебе об этом сказать, да как-то неудобно было, подумал: парень ты развитый, сам должен понимать. И пообещал это дело уладить без ущерба для моего самолюбия.
Перед началом очередной репетиции меня отозвал в сторону один из режиссеров и, немного смущаясь, спросил, не обижусь ли я, если не буду участвовать в спектакле. Дело в том, что наши педагоги считают мою роль слишком натуралистичной, мой зверский вид и немецкие проклятия могут напугать ребят из младших классов, которые придут смотреть нашу постановку. И они тут посоветовались с руководителем их курса в театральном институте и решили обойтись вообще без гестаповца на сцене, а всякие «хенде хох» и «комунистен цурюк» кто-нибудь может выкрикивать из-за кулис. Я, стараясь не выдать своей радости и облегчения, удрученно согласился: раз педагоги так считают и руководитель курса советует… Так, не успев начаться, закончилась моя актерская карьера. А на Таню я даже больше и не смотрел — подумаешь, больно надо!
Академик-двоечник
Излюбленным местом наших детских и юношеских развлечений был ЦГТКО — парк культуры и отдыха на Елагином острове. Мы с приятелями часто гуляли и на соседних островах, Крестовском и Каменном, и в этом отношении мало отличались от своих сверстников вековой давности — вот только родительских дач у нас там не было. Эти бывшие дачи состоятельной питерской публики давно уже стали домами отдыха, санаториями и резиденциями для партийных боссов и официальных зарубежных гостей. Дорога на острова проходила через Кировский (Троицкий) мост, и при въезде на него со стороны Марсова поля можно было иногда наблюдать проезд кортежей с разными государственными лидерами. Наша школа была ближайшей к этому месту, и в этих случаях старшие классы снимали с уроков, раздавали нам бумажные флажки, и мы вместе с привезенными на специальных автобусах «представителями трудящихся» должны были приветствовать высоких гостей: махать флажками и выкрикивать по бумажкам всякие лозунги. Это занятие всем нам очень нравилось — и на уроках сидеть не надо, и поорать можно вволю, и увидеть очередную знаменитость, ехавшую обычно в открытом лимузине вместе с кем-нибудь из советских вождей.
Таким образом, я имею возможность похвалиться тем, что видел вблизи иранского шаха Мохамеда Реза Пехлеви с
его красавицей шахиней, президента Франции де Голля (этого позже, когда учился в институте), индийского президента Джавахарлала Неру с дочкой Индирой, кубинского лидера Фиделя Кастро и уйму руководителей так называемых братских стран — Болгарии, Румынии, Польши, ГДР и пр. Несколько раз лицезрел сопровождавших гостей Хрущева и Брежнева, который тогда был Председателем Президиума Верховного Совета. При объезде памятника Суворову кортеж замедлял ход, и его пассажиров можно было разглядеть довольно подробно. Больше всего разговоров и обсуждений у нас в классе вызвал Фидель Кастро, который благодаря своему высокому росту на две головы возвышался над стоявшим рядом низеньким и толстеньким Хрущевым. Советские дети и молодежь бредили тогда кубинской революцией, юнцы принялись отпускать бороды на манер героических «барбудос», а берет набекрень стал самым популярным головным убором.