— Из меня плохая мать, Ариана: я слишком много думаю о себе и слишком мало о девочках, — призналась она. — Но с этим ничего не поделаешь: такой уродилась, такой и помру. У Айлин хоть ты есть, а Беата вовсе вольный ветер в поле. Ей никто не указ, даже отец. И это в шесть лет. А что дальше будет — боюсь представить.
— Вся в тебя, — улыбнулась Ариана. Она не собиралась указывать сестре, как жить, да Беанна и не послушала бы. Но она любила сестру и желала счастья и ей, и ее семейству. И очень не хотела, чтобы племянницы потом расплачивались за родительские ошибки и невнимание.
— Не приведи Ивон! — отозвалась Беанна. — Надо было тоже ее тебе на воспитание отдать — была бы сейчас как шелковая.
Ариана нахмурилась.
— Мне только чудится, или ты хочешь обвинить меня в излишней суровости к детям? — спросила она. Но Беанна только махнула рукой.
— Я не про тебя, солнце мое, — заявила она. — Я про Вилхе. Беата на него как на божество смотрит, каждое слово ловит, каждому взгляду повинуется. Иногда подумываю, не одолжить ли у тебя племянника на пару недель в воспитательных целях. Только ведь тогда и Ану придется брать, а это уже полный ужас будет. Они с Беатой дом по камешку разберут, а потом за госпиталь примутся.
Беанна еще что-то говорила, но Ариана перестала слушать. Сестра задела за больное, пусть невольно, но обвинив ее в недостатке нежности к собственным детям. Ариана и сама чувствовала, что недодает им ласки, стремясь сделать сильными и самостоятельными — такими, чтобы выжить в этом жестоком мире и суметь противостоять любым неприятностям. Не сломаться, как Ариана, которой только божья милость помогла прийти в себя. Да только ведь, если вернуться к истокам, именно родительское невнимание и вынудило Ариану начать замыкаться в себе. Если бы мама не отгородилась от нее после достопамятной пощечины, Ариана не чувствовала бы себя такой одинокой и ненужной. Она не могла сказать об этом маме — не знала, будучи ребенком, имеет ли право, нужна ли матери ее нежность. Но зато, вспоминая об этом, совершенно ясно понимала, сколь ее дети нуждаются в ней. Ариана спорила с мужем о методах воспитания Дарре, а на деле копировала его поведение, не подпуская детей слишком близко и не позволяя им проявлять эмоции. Только ведь… Пройдет еще немного времени, и они поверят в ее равнодушие и сами станут такими же. И нет никаких ручательств, что попадется им на пути человек, который вытащит их из такого состояния, как Лил Ариану вытащил. Зачем же она так себя ведет? Проявлять эмоции гораздо сложнее, чем делать вид, что их нет, но на то и материнская доля, чтобы пересмотреть свои привычки и постараться дать детям то, чего они с сестрой были лишены. Беанна считала себя плохой матерью, но Ариана была уверена, что сестре эта роль удавалась гораздо лучше, чем ей самой. Беанна не пыталась детей воспитывать, а просто любила их и не скрывала этого. Зачем же скрывала Ариана?..
Она увидела дракона издалека. Он лежал у ее дома на боку почти неподвижно, лишь изредка вздрагивая и впиваясь когтями в стылый грунт. Возле его изголовья стоял Лил, а возле спины — Эйнард. Последний тщательно осматривал оставшиеся от крыльев раны, и Ариана где-то на задворках сознания вспомнила, что Беанна рассказывала о желании мужа обследовать Дарре в образе ящера. Вот только она не думала, что они не дождутся ее. Но даже эта мысль исчезла столь же быстро, как и появилась. Ариана поймала взгляд Дарре и вздрогнула от бьющихся в нем страданий. Зрачки расширены, дыхание — на разрыв, пальцы скрючены, и только невероятная воля не дает телу извернуться от боли, завопить в голос, раскидать ничего не понимающих мучителей…
Ариана бросилась к Дарре, не думая об опасности, которую мог таить обезумевший дракон. Прикрикнула на ходу на мужа и его товарища, обхватила Дарре за шею, гладя, шепча успокаивающие слова, обещая избавить от терзаний. Сама не поняла, в какой момент ее руки вместо дракона стали обнимать содрогающегося от боли и страха мальчишку, и только уткнулась во взлохмаченную макушку, прижала к себе взмокшую, пышущую жаром голову и сама расплакалась, прочувствовав только что пережитый Дарре кошмар.
— П-простите, — еле слышно, выбивая зубами дробь, пробормотал он. — Я… не с-смог…
Ариана прижалась губами к его лбу, потом приникла к тому же месту щекой.
— Не сказал… Глупенький… Да разве ж кто-то заставил бы тебя...
— Д-доктор п-помочь хотел, — прошептал Дарре, вцепившись в ее юбку мертвой хваткой, как будто она могла отвести боль. Ариана вдохнула поглубже, справляясь со слезами.
— Ох, уж этот мне доктор, — бессильно пригрозила она. — Дождется он у меня когда-нибудь… с его новаторскими методами…
Дарре содрогнулся еще всем телом и усилием воли заставил себя расслабиться. Так, наверное, справиться с болью было проще. А Ариана вдруг ощутила всплеск острой ненависти к самой себе. Отгородилась, воспитательница эндова, ничего за два месяца о мальчике не узнала. Очухался и очухался, значит, и дальше справится. Вот он и справляется…