Лил понял истинное значение ее слов, только когда Вилхе вызвался немедленно отправиться в госпиталь за доктором или как минимум лекарствами; Дарре пообещал, что все дела в доме будут выполнены в лучшем виде; а Ана принесла ему в постель тарелку каши и принялась кормить с ложечки.
— Ты у нас один, папочка, — заботливо заявила она. — Пожалуйста, отдыхай и поправляйся поскорее. Чтобы мама больше не плакала по ночам.
Ариана снова вспыхнула и отвернулась, смущенная невольно выданной дочкой тайной. Не хотела она, чтобы Лил об этом знал и чтобы снова поставил себе это в вину. Но слово не воробей, теперь придется расхлебывать.
Лил незаметно сжал ее руку, вынудив посмотреть ему в глаза. И сказал, глядя на Ариану, хотя вроде бы отвечал дочери:
— Обещаю, что маме не придется больше плакать.
— Разве что от счастья, — утерла непослушную слезинку Ариана. И Лил ей улыбнулся. Самой светлой улыбкой на свете…
Пропущенная сцена
Дарре проснулся в холодном поту.
Сон отбило напрочь, а ведь он всего лишь вспомнил вечерний разговор с Вилхе. Брат радовался примирению родителей и говорил, что раньше они никогда не ругались. Дарре улыбался, как болван, ощущая, что беда прошла стороной, и только среди ночи все понял.
Словно кнут прошелся по искалеченной спине — так, что слезы на глазах выступили. Его вина в их размолвке — и нет в этом никаких сомнений. Покуда Дарре в этом доме не появился, Ариана с Лилом жили душа в душу, ни секунды друг в друге не сомневаясь и во всем поддерживая. А неделю назад…
Он отлично помнил взгляд Арианы на мужа после своего оборота. Как бы ни сжигала тогда боль в спине, а взгляд этот обжег в сто крат сильнее. Не простила Ариана Лилу показавшейся черствости. Дарре не сразу разобрал, почему Эйнард говорил, что другу теперь достанется. А нынче глаза открылись.
Виноват! Виноват! Виноват!
Да что ж он за существо-то такое, только всем мешает! Родители еще до рождения бросили, приемная мать терпеть не могла, новая семья божью немилость заслужила, едва только с ним связалась. Может, проклятие на нем какое, потому и отворачиваются все? Может, драконы знали об этом, потому и избавиться старались, а людям о проклятии неведомо, вот и страдают они теперь ни за что? Не зря же боги его в плен заманили и на растерзание двум уродам отдали. Он сдохнуть у них должен был, а не цепляться за ошметки бессмысленного существования! Тогда и страдать никому бы не пришлось!
А он жизнь выпросил. Как будто не знал, что никогда она ему не будет в радость. Не нужен он богам. И новой семье не нужен.
Дарре дернулся с кровати, но спину свело судорогой, впечатав в матрас. Он вцепился зубами в подушку, чтобы не завыть от страха и отчаяния. Он должен уйти, должен! Освободить Ариану и Лила от своего проклятия! Не позволить богам разрушить эту семью и их мир! Пусть лучше ему одному весь гнев их достанется — не привыкать! Лишь бы не брать на душу такой грех. Который невозможно простить.
Дарре судорожно вдохнул. Собраться, заставить себя! Он же заранее знал, что такое благоденствие долго не продлится. Набрался сил, залечил хозяйские отметины — пора и уходить. Пока не стало слишком поздно. Ариана и Лил никогда ему на дверь не укажут, собой пожертвуют из жалости, да только не по плечу ему такой камень на сердце. Слабак и трус! И смел еще на будущее надеяться. Какие-то сцены из чужих жизней рисовать. Как с Вилхе на охоту пойдут — руками куропаток ловить. Как для Аны горку из снега построит — Дарре видел такие на зимних гуляниях — и как она будет скатываться с нее с веселым смехом, от которого в груди горячо становилось. Как по весне вместе с Лилом порядок на заднем дворе наведет: там и баня обновления требовала, и курятник неплохо расширить было бы. Как Ариана с гордостью назовет его настоящим мужчиной, забыв о том, что он был всего лишь их покупкой. Изувеченным драконом, так глупо и отчаянно надеявшимся на чудо.
Он бы все отдал, только чтобы дверь спальни сейчас открылась и на пороге показалась Ариана. Чтобы она снова присела к нему на кровать, снова обняла, как неделю назад, снова сказала что-то такое, от чего все предыдущие мучения позабылись бы напрочь. Пусть уговорит, пусть убедит его в том, что все не так, как казалось! Что нет его вины в их страданиях! Что он на самом деле Дар, а не Проклятие!
Дар...
Дарре зажмурился, размазывая о подушку отвратительные слезы. Сколько времени у него осталось? Надо уйти до рассвета, чтобы не наткнуться ни на кого в доме. Иначе сил не хватит. Расквасится, зайдется в жалости к себе, да так и не переступит ставший родным порог. Мужчина, Энда его подери!
Спину снова скрутило, и Дарре не сдержал глухой стон. Кулаком заткнул подушку в рот. С ненавистью вжался в стену — так, что искры из глаз посыпались. Опять боги на крепость испытывают. Хватит ему крепости навстречу гибели шагнуть. Теперь-то уж точно хватит. Теперь есть, ради кого!