Дракон с отрезанными крыльями

Когда Лил не спустился к завтраку, Ариана не удивилась: он теперь каждый день с самого утра уходил на охоту, словно стремясь вырваться из черной полосы, или, быть может, не желая находиться рядом с женой ни одной лишней минуты. А Ариана, прозлившись первую ночь, искренне надеялась, что сможет исправить ситуацию, едва увидит своего Лила. Их чувства были проверены временем и испытаниями и не могли исчезнуть из-за одной ссоры. И она хотела как можно скорее в этом убедиться.

Ариана, конечно, была с мужем слишком сурова. И откуда только взялся этот тон и это имя, за которые она теперь сама себя ненавидела? Кажется, пережитое за день не слишком благостно отразилось на ее рассудке, и она, повторяя ошибку сына, обидела самого дорогого человека на свете.

Ариана в первую же бессонную ночь поняла, как была не права. Просто взглянула на ситуацию глазами Лила, влезла в его шкуру и обо всем догадалась. Никогда ее муж не был жестоким человеком и не мог упиваться страданиями Дарре, как показалось на мгновение. Он просто снова защищал свою семью — как мог, как умел. Почему же не сказал об этом Ариане? И почему после возвращения с охоты даже не взглянул на нее ни разу, словом не обмолвился, улыбки не подарил? Обиделся из-за ее обвинения? Но это было совсем не в духе Лила: не умел он обижаться, всего себя отдавая Ариане и детям и прощая им любые капризы. Разочаровался в жене из-за ее подозрений? Из-за того, что она ему не доверяла и могла подумать гадости? Вот это уже вернее. Лил всегда был слишком высокого о ней мнения, считая идеалом, и Ариана изо всех сил старалась соответствовать. И вот сорвалась. Но неужели одна ошибка может стать приговором? Ведь все же рано или поздно ссорятся, а потом мирятся и живут дальше. Почему же Лил не хотел сделать даже шагу навстречу, на корню обрывая все Арианины попытки? Чего ей стоило просто, как ни в чем не бывало, вести себя с ним при детях, стараясь угодить, готовя любимые блюда, приберегая лучшие куски. Но Лил только сжимался, когда она подходила слишком близко, отгораживался, как много лет назад, пугая Ариану, вынуждая искать причины такого поведения. И не находить.

Она возненавидела его охоту. Та отнимала большую часть дня, не позволяя побыть с Лилом наедине хоть сколько-нибудь долго. Чтобы без любопытных детских глаз заглянуть ему в лицо, вынудить посмотреть на нее и прямо спросить: ты меня больше не любишь?

Эта фраза студила февральским морозом, перехватывая дыхание и вынуждая сердце замирать от страха. Если Лил разлюбит, жизнь закончится. Вот просто закончится, и все. Ариана, наверное, не упадет бездыханной — все-таки дети, их нужно поднимать, — но жить точно перестанет. Как тогда радоваться новому утру, слыша спокойное мужнино дыхание, как скучать до тоски, пока он на охоте, как пылать по ночам, когда любимые руки и губы дарят такое волшебное наслаждение? Неужели Лилу все это больше не нужно? Неужели она…

Ариана замерла, потеряв мысль, когда увидела в предбаннике мужнин походный мешок. Лил не мог без него уйти ни на охоту, ни в город. И куртка здесь — а без нее нынче околеть можно. Значит, и Лил дома. Почему же?..

Что-то дзинькнуло в душе Арианы и разбилось на мелкие кусочки. Лил никогда в жизни не пропускал завтрак без причины. Это был их семейный ритуал, и Ариана в ту же самую секунду поняла, что случилось что-то страшное. Не чета ее придуманным глупостям. Как расплата за то, что она снова позволила себе усомниться.

Ариана взбежала вверх по лестнице и, затаив дыхание, открыла дверь спальни. И охнула от жалости.

Ее Лила била крупная дрожь. Лицо бледное, губы пересохли и потрескались. Вцепившись руками в подушку и натянув одеяло до подбородка, он тщетно пытался согреться или хотя бы избавиться от мерзкого озноба, но тот был сильнее, скрючивая, одолевая, пытая полной беспомощностью.

Ариана бросилась к мужу, опустилась на колени, потрогала лоб и едва не одернула руку от обжегшего жара. Лил открыл мутные глаза, скользнул потерянным взглядом по Ариане, но все же узнал, сделал судорожный вдох.

— Я… Ариана, прости…

Но она не слушала, старательно соображая, как ее никогда не болевший муж умудрился за ночь свалиться с жесточайшей лихорадкой, прикидывая, помогут ли ему обычные человеческие средства… и изо всех сил сражаясь с подступающим страхом. Никогда не болел. И вдруг… так сильно… так мучительно…

— Подожди, я сейчас, — наконец выговорила она, намереваясь бежать вниз за водой и хоть какими-то целебными травами, но Лил вцепился ей в руку, не отпуская, словно его жизнь зависела от ее присутствия.

— Прости… — как-то отчаянно пробормотал он. — Я должен знать… пока еще…

— С ума сошел! — забыв о своем намерении быть сильной, разрыдалась Ариана. — Не смей!.. Не думай даже!.. Я сейчас ребят за Эйнардом пошлю!.. Это всего лишь лихорадка! У меня в детстве не раз такая была!..

Лил качнул головой, прижал ее ладонь к воспаленным губам, обжег дыханием.