Дракон с отрезанными крыльями

Айлин помнила все какими-то урывками — словно картинками из прошлой жизни. Зелень леса. Высоченные сосны. Кусты малины с крупными ягодами на ветках.

Дарре в льняной рубахе и грубых штанах.

Айлин шагнула вперед с бешено стучавшим сердцем и почти слышимой молитвой о том, чтобы прямо сейчас из леса выскочили кузены, или чтобы Дарре, увидев ее, выругался и скрылся за деревьями, или чтобы солнце перестало светить и боги захлопнули этот мир…

Но Дарре только обернулся на звук ее шагов и поймал взгляд: слишком серьезно, слишком странно, слишком… неправильно…

Айлин шла к нему, словно завороженная, не в силах остановиться и желая только скончаться прямо на этой поляне от разрыва рехнувшегося сердца. Ойра милосердная, да если бы она знала, что все будет именно так, сотню раз отказалась бы, и плевать на мнение подруг: себя-то она потом как собирать думала?

Неровный вздох — кажется, обоюдный. Напротив друг друга — слишком близко для врагов, слишком далеко для любовников. Тонкий, едва уловимый незнакомый запах, разом вскруживший голову. Айлин перестала что-либо соображать. Чуть подалась вперед, потянулась к Дарре…

И почувствовала его губы на своих губах…

Первый поцелуй — словно единственный в жизни.

Дарре касался ее губ так нежно, так чутко, что хотелось плакать и ликовать одновременно. Айлин вцепилась ему в рубаху, чувствуя, что ноги ослабели, и ощутила его пальцы у себя в волосах. Так приятно, так нужно…

Она невольно притиснулась ближе, пытаясь ответить, желая только, чтобы никогда этот поцелуй не кончался, потому что доходил он до самой глубины души — чистой, незапятнанной местью, толкнувшей на помощь Дарре и все еще желающей его близости.

Отвратительный смех и оглушающие аплодисменты обрушились, словно с неба. В голове что-то бахнуло, опуская на землю, руки сжались в кулаки и уперлись в окаменевшую грудь. Айлин оттолкнула, отпрыгнула, тяжело дыша и едва не захлебываясь в бьющих через край эмоциях. Стыд, страх, презрение — скорее к себе и подругам, чем к Дарре…

Жгучие слезы набухли в глазах.

— Дикарь! — не думая, что говорит, прошептала она. — Урод!.. Не смей никогда ко мне прикасаться! Ненавижу!..

Она отпрянула и сбежала одна, не желая никого видеть, не в силах ни с кем говорить, только в полностью расхлестанных чувствах и в страшном отвращении к самой себе.

Она не хотела этих слов. Повторись то же самое сто раз, и она сто раз заткнула бы себе рот кулаком и подавилась собственными слезами. То были слезы очищения. Как и поцелуй — такой волшебный, такой сладкий, такой, что самой смелой мечте до него далеко.

Зачем Дарре так целовал? Словно вовсе и не презирал Айлин. Словно сам хотел этого поцелуя. Словно вот так — касаться ее губ, чуть обдавая дыханием, гладить растрепанные волосы, смотреть, как будто Айлин одна во всем мире, — это правильно и желанно для него.

Если бы не подруги, если бы не эта отвратительная игра и не слабость Айлин, все могло бы закончиться совсем по-другому. Или по-другому начаться. После пережитого Айлин сама не знала, чего хотела. Но она испугалась и произнесла роковые слова. Которые Дарре не простит никогда. Которые она сама себе не простит. Которые два года стояли комом в горле, вынуждая считать себя последней дрянью. И которые только что эхом отдались в ее сердце, вызвав уже привычную саднящую боль.

Дарре не забыл.

Да разве можно такое забыть?..

Три года мучений — каждый день, каждый вздох. Отрубленные крылья, незаживающие шрамы и вечная рана на душе. Постоянные унижения, насмешки, издевательства — и у Айлин хватило жестокости бросить ему в лицо «урод и дикарь». Худших слов невозможно было придумать. Дарре, наверное, разом вспомнил тогда всех своих хозяев и те пытки, которым они его подвергали. Уровняв с ними Айлин. И теперь мог видеть в ней лишь столь же гнилое и отвратительное существо, получающее удовольствие от надругательств над другими и не способное испытывать человеческие чувства.

От стыда снова запылали щеки, и слезы заструились по ним, не принося ни малейшего облегчения. Сколько же боли причинила Айлин другим, и за нее придется расплачиваться. Дарре ведь не единственный, кому от Айлин досталось. Родители тоже пострадали и вполне могли не обрадоваться ее сегодняшнему приходу. Это вчера радость встречи затмила все обиды, а нынче новый день. И никакие булочки не сотрут тех оскорблений в душах отца и матери, что нанесла Айлин. Почему же она вдруг решила, что сможет вернуться к прошлому, как будто и не было тех трех отвратительных лет? И что ее раскаяния достаточно для того, чтобы все исправить?

Айлин утерла глаза, не решаясь зайти в госпиталь. Сейчас еще была хоть какая-то надежда на то, что родители простили неразумную дочь и позволят ей начать все сначала. А что ждало ее там, за дверью? Что, если… повторится история с Дарре? Отцу с матерью тоже было, что припомнить в исполнении старшей дочери. Айлин даже думать об этом боялась. Да только от реальности все равно не убежишь.

Она собрала всю свою смелость и все-таки зашла внутрь. Уж слишком холодно было промокшей на улице: чай, пожалеют, не выгонят. Дадут шанс…