Дракон с отрезанными крыльями

Он чуял тогда, что Айлин пришла не одна, и предполагал, что это очередная гадость с ее стороны, и все равно поддался зову, сделав очередную ошибку. А их и так было слишком много, чтобы рассчитывать на какое-то чудо. И пусть однажды боги совершили для него невероятное, вырвав из лап хозяев и подарив лучшую на свете семью, верить в новую милость совсем не получалось. Даже когда плечи вдруг расправились, мышцы окрепли, росту прибавилось почти на целую голову за каких-то пару месяцев, и девицы, что посмелее, стали тайком на него заглядываться, Дарре не изменил отношения к самому себе. Какой бы ни стала оболочка, он-то знал, что там, внутри. И пусть проведенные в неволе годы потихоньку перекрывались заботой приемных родителей, пониманием названого брата и нежностью названой сестры, Дарре никогда не считал себя равным им. Слишком хорошо помнил, каким они взяли его в дом. И избавиться от этого ощущения никак не мог.

Может, если бы удалось сделать для них что-нибудь нужное, необыкновенное — такое, как подаренная ими ему новая жизнь, — Дарре было бы проще смириться с самим собой. Но благодарность давила иногда почти невыносимым грузом, особенно когда Дарре осознал, что именно из-за него Айлин стала лишней в доме Арианы и Лила. Их любовь и забота раньше принадлежали ей, и потому Дарре даже не злился на ее издевки. Сам был виноват, оттолкнув, когда она пыталась ему помочь. Но большего унижения, чем жалость рыжей девчонки, Дарре не испытывал никогда в жизни. Каждое указание, каждый совет будто втаптывал его в грязь, напоминая о том, кем он был на самом деле. Те же самые вещи от родителей и даже крошки Аны воспринимались совсем по-иному: с признательностью и теплотой. А с Айлин словно Энда душой овладевал, вынуждая дерзить, огрызаться, насмешничать и даже упрекнуть в том, что она купить себе дракона хотела. Разве не знал он тогда, что вовсе не для себя она старалась, отдавая Лилу последние деньги? Разве не понимал, сколь оскорбит ее подобное подозрение? Вряд ли меньше, чем Дарре оскорбили ее «урод и дикарь». Что ж тогда бесился так, и метался, как зверь в клетке, и даже ненавидеть пытался, да только все без толку? Увидел сегодня — и будто не было никакой грязи. Только удивительно белая нежная кожа, только золото пышных волос, только вздох из чуть приоткрытых уст и все тот же сводящий с ума взгляд теплых карих глаз. Дарре в секунду все вспомнил: пальцами, касавшимися шелковых прядей; губами, прочувствовавшими невозможную сладость поцелуя; всем своим сердцем, заколотившимся предательски, пока Дарре не осадил его и себя, причинив новую боль и окончательно все разрушив. Дернул же Энда вспомнить те слова: Айлин, может, и забыла про них давно, и про их вражду, и про тот поцелуй, который вряд ли хоть что-то для нее значил.

Вернулась…

А он так и не смог ни вытравить ее из души, ни почувствовать себя хоть сколько-нибудь ее достойным…

И что теперь? Будет приходить к родителям в госпиталь, встречаясь иногда и с ним, или забудет сюда дорогу, чтобы только его не видеть? Дарре даже не знал, что из этого хуже: ловить презрение в ее взгляде или знать, что из-за него она вовсе не желает здесь появляться.

Впрочем, велика честь для такого, как он. Это сегодня Айлин заметила, оторопела даже, не узнав с первого взгляда. Да и явно не ожидала увидеть его в госпитале. А потом просто перестанет замечать. Как, в общем-то, и никогда по-настоящему не замечала.

Дарре сжал кулаки, подставил лицо дождю. Он должен справиться с этим, чтобы хоть как-то себя уважать. Неожиданно выявившийся дар исцеления стал первым шагом на пути к возвращению чувства собственного достоинства. И бросить все сейчас было последним делом. Тем более что Эйнард обещал положить все силы на поиск способа залечить эти эндовы рубцы на спине. И Дарре дал слово другу своего отца, что не бросит его в трудной ситуации. Что изменилось теперь? Один взгляд рыжей девчонки — и он забыл о долге? Тогда правильно она его дикарем и уродом назвала, еще и не того заслуживал.

Дарре замотал головой, оперся на ближайшее дерево. Решить — решил, а что делать с не желающим подчиняться приказам телом? Может, два года разлуки так повлияли, что встопорщилась каждая клеточка, и дыхание сорвало, и в голове стало пусто и легко, словно мысли все разом исчезли? И только занывшая спина напомнила о прошлом опыте, сбросив на землю и вернув разум. Пожалуй, она не даст поддаться этой эйфории, если снова станет так реагировать на присутствие Айлин.

Объяснить эту связь Дарре не мог. Айлин не имела никакого отношения к издевательствам его хозяев, скорее всего, даже не зная о них. Но после достопамятного поцелуя и воспалившихся следом до гнойных нарывов шрамов спина отзывалась стреляющей болью на каждую новую встречу, вызывая у Дарре всякий раз острый приступ неприязни к самому себе из-за такой чувствительности. А еще мужчина! Сказать кому — засмеют, до конца жизни от глумления не отделаешься.