Дракон в серебряной чешуе

— Выправляется, хотя и медленно, — заметил он. — Когда я смогу держать оружие, уйду.

— Куда?

Он улыбнулся. При всей его замкнутости, изменившееся выражение лица мгновенно превратило его в другого человека. У меня мелькнула неожиданная мысль: каким стал бы Джервон, если бы мог содрать с себя тот наносной слой, что был следствием войны, если бы у него в жизни был свободный выбор?

— Трудно сказать, куда, леди Эйдис, — ведь я не знаю точного расположения вашей Долины относительно своего прежнего местопребывания. Поеду на охоту и приложу усилия, чтобы самому не стать дичью.

— Здесь, в горах, снег выпадает рано, и все перевалы закроются. Он взглянул на вершины гор.

— Охотно верю. Вам уже приходилось здесь зимовать?

— Да. К весне нам пришлось туго затянуть пояса, но в этом году положение с припасами улучшилось. Мы засеяли два новых участка земли, и в засолке — мясо шести диких коров. Прошлой зимой этого не было.

— Чем же вы занимаетесь, когда снег преграждает все выходы из долины?

— Сидим по домам. Поначалу мучались из-за того, что не было топлива, — меня передернуло при воспоминании, как трое наших умерли от холода, — но потом Яхимо нашел горючий черный камень. Он обнаружил его совершенно случайно — развел рядом костер, а камень разгорелся и долго выделял тепло. Мы натаскали его корзинами — да ты, верно, и сам видел груды этого камня у наших хижин… Мы прядем, ткем, вырезаем из дерева и кости разные безделушки, скрашивающие нашу тяжелую однообразную жизнь. И у нас есть свой сказитель — Оттар. Он не только помнит старинные сказания, но и складывает новые, о наших скитаниях. Еще он сделал арфу и играет для нас. Нет, зимой нам не скучно.

— И ты всегда знала лишь такую жизнь, леди Эйдис? В твоем голосе мне послышалось нечто, чего я не понял.

— В Варке мы жили более насыщенной жизнью — там было море и Джорби поблизости… и у нас с Эфриной было больше времени для наших занятий.

— Каких занятий? Ты ведь не рыбачка и не крестьянка.

— Нет, я — Мудрая Женщина, охотница и воин. И мне пора вернуться к своей охоте, — я поднялась. Что-то в его тоне меня смутило. Неужели он смеет меня жалеть? Меня, Эйдис, владеющую большими знаниями, чем любая знатная леди в Долинах! Пусть я не обладаю познаниями своей матери, но есть места, куда могу пойти только я, и дела, которые только я могу совершить — такие, при одной только мысли о которых каждую из тех леди кинуло бы в дрожь — эти нежные цветочки, жалкие ничтожества! Я ушла, помахав Джервону рукой. Но в тот день удача от меня отвернулась — мне удалось подстрелить только пару небольших птиц.

Каждый день я не забывала доставать из тайника кубок, что связывал меня с братом, и осмотреть его. Все это я делала тайно от всех, кроме Эфрины. На четвертый день от того, когда я столкнулась с Джервоном, я развернула кубок и застыла. Сияние серебра потускнело, поверхность кубка словно подернулась мутной пеленой.

Эфрина вскрикнула, я же смолчала, но ощутила резкий удар — не боли, но страха, того, что по природе своей сродни боли. Я стала тереть поверхность кубка. Бесполезно. Это была не грязь. Затуманилась основа серебра, а это означало не гибель, где моя помощь была бесполезна. Это было первое предупреждение, что Эйнин находится в опасности.

— Я хочу видеть, — обратилась я к Эфрине.

Она направилась к грубому ящику, где хранились ее теперешние скудные припасы, извлекла оттуда большую глубокую раковину, несколько мелких склянок и кожаную флягу, и, наконец, медный котелок величиной не больше моей ладони. В него она принялась по щепоткам всыпать разные порошки, а потом по ложке добавлять того или иного зелья, пока не образовалась жидкость темно-красного цвета. Она встряхнула котелок, чтобы смесь лучше растворилась.

— Готово.

Я вытащила из очага горящую лучину и подпалила смесь в котелке. Оттуда повалил зеленоватый дым с резким запахом. Эфрина вылила смесь в колдовской кубок, стремясь заполнить его до ободка, а затем быстро перелила ее в раковину.

Я села. От острого запаха дыма у меня кружилась голова, я чувствовала, что упаду, если не возьму себя в руки. Нагнувшись, я стала вглядываться в рубиновую жидкость на дне раковины.

Не в первый раз мне приходилось прибегать к силе магического зеркала, но никогда прежде это не значило для меня столь много. Сосредоточившись, я ожидала быстрого и ясного видения. Багряный оттенок жидкости начал бледнеть — теперь я словно смотрела через далекое окно. Передо мной была комната, хоть и слабо освещенная, но видимая четко и во всех подробностях.

Судя по полумраку, стояла ночь. Подле алькова высился канделябр почти в человеческий рост, в нем горела свеча в руку толщиной, освещая пышную кровать. Расшитый полог не был задернут. В постели лежала молодая женщина, явно уроженка Долины. Она была очень красива — с утонченно-правильными чертами лица и пышными золотистыми волосами, падавшими ей на плечи. Женщина спала, во всяком случае, веки ее были сомкнуты. Окружающая обстановка была проникнута такой роскошью и богатством, какие я могла представить себе разве что в сказках.