Драконье царство

— Хватит разговоров, — отвлек я их, поглядывая в сторону противника. На этот раз войска Кольгрима начали перестраиваться, уже не выпуская случайных союзников вперед. — Кей, отлично, теперь они идут сами и это уже не шутки. Дальше — по плану.

Кей ухмыльнулся и повернул коня, отъезжая.

— А в чем план? — с жадным любопытством спросил Карадос.

— Если уцелеешь, тебе понравится.

Бой начинался не по всем правилам современной войны — не было никаких одиночных поединков, с которых обычно все должно начинаться. После «атаки» Карадоса сразу же выдвинулись основные силы. Все обычаи, как будто, исполнялись теперь через раз — похоже, Эборакум, так же как и многие бриттские княжества, задела в этом романизация, жертвующая личной славой отдельных героев в пользу славы общей. А может, Кольгрим настолько не воспринимал бриттов серьезным противником, что и не думал, что стоит обращаться с ними иначе, как раздавить не глядя. В конце концов, если уж и устраивать подобного рода представления, как поединки, то стоило сделать это еще до того, как выпускать Карадоса. А то, что из этого вышло — разозлило его окончательно, так что героической вежливостью начало этого сражения украшено не было.

Итак, под командованием Кея наши войска завершили построение, причем, как и армия саксов — построение клином, но вперед двинулись лишь тогда, когда войска Кольгрима почти достигли подножия холма. Может на ровном месте бритты и потеряли бы в разгоне, но только не при движении вниз по склону, тогда как противнику оставалось двигаться вверх. А на самом подходе он еще и получил хорошую порцию стрел и камней из пращей. Несколько катапульт, установленных чуть за прикрывшими их вершинами холмов тоже проделали хорошие бреши. И тогда уж мы, вслед за всеми этими снарядами, ринулись вниз. Никто не свернул. Два клина врезались друг в друга как два сдвинутых навстречу пасхальных яйца, проламывая скорлупу, чуть сбоку от самых острий друг друга и почти отсекая их от основного тела. Кольгрим двигался хотя и не в самом пятачке «свиньи», но все же угодил именно в свой отсеченный «острый конец», так же как и я. Теперь осталось выяснить, чье острие окажется скорее раздавленным в образовавшихся тисках и вращающейся мясорубке. В таких обстоятельствах все преимущества все еще преобладающего числа сводились лично для предводителя саксов почти на нет.

Таранис словно взбесился — до многих противников мне не удалось добраться только потому, что конь разметывал их в стороны, разбрасывал и без зазрения совести топтал, нимало не заботясь о некоторых теоретических рассуждениях о том, что лошадь никогда не наступит на лежащего на земле человека. Должно быть, такое пишут люди, которым ни разу не доводилось оказываться под копытами. Я как-то оказывался и могу с точностью утверждать, что подобные заявления — полная ерунда.

Врезавшись в летящий на нас клин, я оставил свое копье в чем-то плотном, прорвавшемся под острием — не берусь утверждать, что это была именно плоть и что удар действительно был так страшен, как мне сообщила об этом отдача — люди впереди и вокруг завихрились как водоворот, появляясь и исчезая в бурном потоке с далеко не всегда ясным результатом. В сече выхватывались лишь какие-то яркие фрагменты, обрывки реальности — мелькнувшая рядом отрубленная рука, брызнувший из чьего-то горла фонтан крови, но падающие жертвы тут же скрывались за новыми напирающими телами и взбесившимся лесом стали и древков копий, рогатин, боевых топоров, палиц и даже молотов, дробящих черепа как орехи. Чем скорее этот калейдоскоп закончит вращаться, тем лучше. Я протрубил в рог, выхватил Экскалибур и во все горло заорал:

— Кольгрим!

Все вокруг что-нибудь кричали, и разобрать что-либо было трудно. Но откуда-то со стороны послышался ответный зов рога и разъяренный вопль: «Артур!» Забавно, что иногда можно расслышать разницу между боевым кличем союзника, выкрикивающего твое имя, снося твоему врагу голову, и точно таким же зовом врага, мечтающего выпустить тебе кишки. Должно быть, тут замешана какая-то мистика. И не переставая звать Кольгрима, я принялся проламываться на крик.

Зверино-человеческая стена сама не поддавалась, ее приходилось кромсать, резать и растаптывать обломки и обрывки. И расталкивать тех, кто не приходился противником. Олаф идеально прикрывал меня сзади. Бедвир и Мельвас также делали все от них зависящее, и вокруг нас начала образовываться в буквальном смысле слова мертвая зона — мы определенно проламывали отколовшуюся часть саксонского клина, продавливали, и были близки к тому, чтобы ее раздавить — но ни в коем случае, нельзя было при этом упускать Кольгрима — иначе чертово побоище могло затянуться на чересчур долгое время и привести к слишком большим потерям. Мне лично они были ни к чему. По крайней мере, пока. Наконец я заметил его — коренастого человека на крепком соловом жеребце с буйной гривой, и с такой же буйной гривой, выбивающейся из-под шлема, украшенного венцом. Его синий плащ был уже скорее бурым, чем синим, прорванным во многих местах.