Драконья Игра

— Всё это чертовски правильно, — с неожиданным ожесточением бросил Себастьян, до глубины души потрясенный услышанным. Это были слова из Песни Преданности. Это были слова из Белой Книги, которой он верил, которой служил столько лет! которую знал наизусть. Но, видит Изначальный, почему же священные строки не приносят утешения, почему же ранят они, разят как клинок, обращенные против него самого? Почему рвут без жалости тончайшие кружева души? — Правильно, но от того не менее больно. Должно быть, я всё еще слишком жив… или слишком человек. Истина непомерно горька для меня.

— Однажды она станет слаще мёда, — почти пропело видение, бесплотным маревом колыхаясь пред глазами. — Это вершина, куда рано или поздно должен добраться каждый. Приди к осознанию, когда будешь готов, Серафим, ощути Истину сердцем. В своё время. В своё время, которое нельзя ни отдалить, ни приблизить.

— Прости, но не сейчас, — помимо воли на глаза навернулись злые слезы. — Я по-прежнему помню… твой голос, твой смех… даже маленькие ямочки на щеках, которые делали взгляд чуть менее строгим. Понимаю, для тебя всё это не имеет значения теперь… ты забыла. Но я не могу отречься. Я буду помнить — за нас обоих. Клянусь, Моник, я буду помнить тебя! И ты будешь жить, ведь память — это и есть бессмертие.

Почти растаяв в тумане, видение обернулось. Глаза его, как показалось Себастьяну, на краткий миг приняли человеческий вид, и в них мелькнула искра узнавания. Черт побери, ювелир готов был поклясться: где-то на самом дне этих промерзших насквозь чужих глаз, под незыблемым льдом вековечного знания, стынут боль и осколки памяти — которых уже нельзя собрать. Вспыхивают и пропадают неверные отражения прежней жизни, ныне укрытой покровом забвения.

— Я любила тебя, Себастьян, — ювелир едва разобрал последние слова, напоминавшие шелест ветра в высокой траве. — Но меня больше нет.

Серафим сглотнул стоящий в горле желчный ком и нашел в себе силы улыбнуться. Улыбка вышла не очень-то убедительной, но ювелир надеялся, что она поможет сделать печаль хоть чуточку более светлой. Присутствие духа требовалось, как никогда. Это был конец, конец.

— Я тоже любил тебя, Моник, — ответил он уже пустоте. — Прощай.

Пройдена без возврата черта, за которой заканчивается старая тоска. Время стирает всё.

Как жестока, как болезненна Истина — и как правдива.

Серебряно-зеленая луна казалась нереальной, будто нарисованная нетвердой рукой ребенка. От этой круглой луны в полнеба невозможно было оторвать глаз. Отчего-то напомнила она сильфу особое, идущее изнутри сияние зеленого взгляда матери, который та обратила на него один-единственный раз, оставляя их с Альмой на попечение отца. Этот диковинный, нечеловеческий взгляд глубоко врезался в память.

Луна шевелилась, будто что-то внутри растягивало ее в разные стороны, луна пугающе набухала, наливаясь неведомыми соками. Тонкая оболочка, казалось, вот-вот лопнет, не в состоянии удержать высокого прилива энергии.

К тому времени странности уже стали делом привычным. Запрокинув голову, ювелир во все глаза уставился на свихнувшееся ночное светило, уже почти не удивляясь творящейся фантасмагории, как вдруг луна соскользнула с невидимого небесного крюка и ухнула куда-то вниз.

От наблюдения за страшным падением у Себастьяна перехватило дыхание: что-то словно оборвалось в нем самом, что-то, натянутое до предела, и это принесло даже некоторое облегчение. От удара о землю злополучная полная луна треснула, распространяя вокруг хмельной аромат брожения, и покатилась прочь, цепляясь за корни и ветви деревьев, растекаясь по земле абсентовой плесневелой зеленью. Нахлынувшая зеленоватая волна разом вымыла из души все чувства: луна распадалась и растворялась в самой его крови!

Однажды, пару лет назад, Себастьяну и в самом деле довелось попробовать абсент — с Маршалом. Встреча в одном из притонов Ледума прошла довольно весело: полынный напиток поэтов горел ярким пламенем, сахар таял в причудливой форме посеребренной ложечке и постепенно стекал в стаканы. Маршал зазывно смеялась, требовала мелко колотого льда и чистой ледяной воды, при смешивании с которой изумрудный абсент моментально мутнел, словно по волшебству становясь белым и облачным. В горячем виде напиток обжигал горло и напрочь лишал дыхания, а его токсичные пары рождали необычные эффекты.

В общем, окончание вечера полностью стерлось из памяти. Наутро убийца исчезла без следа, а ювелир, очнувшись в гостинице, весь следующий день провалялся без дела с тошнотой и жуткой головной болью. С тех самых пор он и зарекся когда-нибудь впредь снова пить с Маршалом.

Невероятно живой, из плоти и крови, образ убийцы искоркой вспыхнул в памяти. И почему он вдруг снова вспоминает своего персонального демона, в такой-то момент?..