Лукреций Севир даже не успел понять, что случилось. Тело его словно прошло сквозь мельчайшую сетку, раздробившую связи между клетками и сами клетки на бесконечное количество частей. Разрезы были сделаны так аккуратно и молниеносно, что не оставили никаких внешних повреждений. Так клинок мастера рассекает свечу на несколько кусков, а та продолжает выглядеть целой — и ровно гореть.
До тех пор, пока её не подтолкнут легонько в бок.
Не отрываясь, Лукреций смотрит в глаза лорду Эдварду и понимает: что-то пошло не так.
Эти глаза улыбаются — вот о чем говорил Карл. Проклятые глаза улыбаются, а советник всё не может разгадать причину их безмолвной улыбки… как вдруг заклинателя осенило: лорд смотрит извне. Лорд смотрит извне, а он, Лукреций Севир, почему-то находится
Он находится внутри, на прежнем месте лорда. Просто стоит, безвольно опустив руки, ощущая, как гаснут последние обрывки сигналов, достигающие искалеченного мозга, — прежде чем в него ворвется боль, которая выше, намного выше всяких пределов восприятия.
И да, черт, он уже мертв.
— Здесь… пыльно… — задыхаясь, едва сумел выдохнуть Лукреций, и в глазах его потемнело.
Комната стремительно заваливалась куда-то набок и рассыпалась, словно фигура из песка. В один миг лицо советника посинело, как бывает от удушья, изо рта потоком хлынула грязная кровь. Не только изо рта: глаза, нос, уши — всё кровоточило, изобильно и страшно.
А в следующую секунду тело человека распалось и растеклось по полу, превратившись в сплошную единообразную массу.
Глава 22, в которой видят то, чего не хотели бы видеть
Полдень вязко растекался над городом.
Небосвод столицы, похожий на яркий кианитовый купол, был неизменно безоблачен и высок. Солнце светило почти яростно, отбрасывая на стены из белого камня острые графитовые тени. В воздухе — ни дуновения ветерка, дрожит знойная дымка.
Аманита пульсирует как мираж, в такт биению сердца.
Лорд Октавиан Севир неподвижно стоял в сиянии, заливающем балкон малого зала для аудиенций. Приближался установленный час еженедельной супружеской встречи, на которой полагалось справиться о самочувствии находящейся в положении Альбии Лукреции Севиры и задать пару-тройку других формальных вопросов.
Несмотря на кровное родство, между супругами не было глубокой привязанности. Из-за юного возраста миледи и непомерного давления советников, последние пару лет настойчиво требующих наследника, правитель с самого начала испытывал к Альбии какую-то брезгливость, почти отвращение, как к женщине, однако оберегал и высоко ценил ее как дочь старшего брата.
Весна была в самом разгаре: палящие лучи доверху заливали город, и крыши сверкали, будто позолоченные. Пестро взвивались воинские штандарты с эмблемами частей и розами о пяти лепестках. А стремящиеся ввысь узкие полотнища хоругвей выдавали огромное количество храмов: Святая Церковь была сильна.
Аманита располагалась намного южнее Ледума. Неистовое золотое солнце царило тут большую часть года, а потому желанную прохладу приходилось искать, как в колодцах, в глубине мраморных дворцов. Особенно летом, когда воздух почти обжигал на вдохе, и даже ночами не спадал удушающий зной.
Неумолимо приближалась влажная летняя духота: уже сейчас от жары тяжело дышать полной грудью, а перед глазами то и дело расплываются радужные круги. Кажется, он мог бы захлебнуться льющимся сверху солнцем, если бы остался стоять еще хоть немного дольше, а потому правитель, чинно подобрав полы тяжелых одежд, прервал любование городом и вернулся внутрь.
Белоснежная Аманита велика. Но лорд Октавиан Севир до безобразия плохо знает свой город, поражающий воображение приезжих размерами и пышным великолепием. По большей части правитель ведёт затворнический образ жизни в окруженном розовым садом дворце, который не приличествует покидать без веских причин. А с управлением Аманитой, как известно, прекрасно справляется четко отлаженная бюрократическая система, младшие соправители-тетрархи и родовая знать. Его вмешательства почти и не требуется.
Октавиан задумался, вдруг остро представив себе целую жизнь под этим сияющим, безжалостным солнцем. Долгую жизнь в огромной, подавляющей величием Аманите с ее широкими мостовыми и строгими старыми идеалами.
Нет, одна мысль об такой судьбе невыносима… он словно заперт в золотой клетке. Видит Изначальный, рано или поздно он поменяет привычный уклад! Патриархальная Аманита будет потрясена переменами.
Внезапно Октавиан Севир испытал беспокойство.
Где-то на самом краю сознания начала навязчиво пульсировать мысль, которую лорд не мог игнорировать. Несмотря на то, что она ему совершенно не нравилась. Несмотря на то, что она была ему неприятна, неприятна до отвращения.