Тонкое золотое сияние накрыло белый поток куполом, но не могло сдержать. Пелена расширялась, вздуваясь во многих местах прозрачными пузырями. Казалось, огонь вот-вот прорвёт преграду. Раздался крик зверя. Сверху опустился золотой дракон. Он яростно смотрел на ученую, положив лапы на золотой щит. Только после этого барьер стабилизировался.
Лина Зендэ остановилась вдали, не смея приблизиться к разозлённому богу-зверю. Золотой купол под лапами бога-зверя постепенно уменьшался. Лина повернула голову к пытающемуся восстановиться Инку, а после не говоря ни слова убежала прочь. Дракон повернул морду. Инк смотрел в золотые глаза со зрачками-щёлочками.
Бог-зверь сделал шаг в его сторону, но золотой щит тут же оказался разрушен в одном месте. Жесткий поток белого пламени вырвался в небо и сдвинулся вместе с разрывом в щите, разрезая часть жилого дома. Дракон тут же положил лапы на купол, закрывая прорыв. Его лапы дрожали, а глаза не отрывались от Инка.
Туманное тело понемногу собиралось в подобие человека, а купол перед богом-зверем оторвался от земли став гораздо меньшей по размеру сферой. Инк с трудом поднялся и неровной хромающей походкой двинулся прочь.
«Еще не время. Здесь я ему не противник. Еще рано.»
Дракон переводил взгляд с Инка на сферу с белым пламенем, на дома рядом. Он словно делал некий мучительный выбор. В конце концов бог-верь поднял морду вверх и выпустил долгий вопль, полный ярости и скорби. Дракон больше не оборачивался в направлении Инка. Всё его внимание было сосредоточено на подавлении белого огня.
Инк ощутил облегчение, и попытался ускориться. К сожалению, это было сделать непросто. Что-то привлекло его внимание. Тело на дороге.
— Трош.
Работник арены лежал в крови. Одна из его рук отсутствовала, а другая выглядела так, словно её прожевал гигантский монстр. Ноги вывернуты под неестественными углами и главное — одна из костей от гранаты Лины застряла чуть выше уха.
Из горла Троша вырвалось бульканье. Единственный уцелевший глаз смотрел прямо на Инка.
— Прости, — Инк подошел ближе, чтобы услышать голос сознания одного из своих подопытных. Для этого пришлось запустить частицы светоча в разум Троша.
—
В сознании Троша Инк к своему удивлению не уловил ни капли негодования. Работник арены испытывал к нему лишь благодарность.
— Ты умираешь, Трош.
—
— Не нужно. Ты ничего мне не должен, Трош. Это я возвращал долг, — Инк ощутил сожаление. Он лишится подопытного из-за такой нелепой случайности. — Верно. Всё не должно закончиться так.
—
— Нет. В мире отражения ты выберешь личность. Запомни, Трош. Личность, — Инк провёл рукой над телом работника арены. Из туловища выступили потоки, создав карту артефакта. — Активировать программу «Архивариус». Приказ по протоколу помощи.
Символы на карте поменялись, а затем она растаяла, погрузившись в тело владельца. В карте была частица его разума, поэтому никаких команд на самом деле не требовалось, но Инк был вынужден «играть на публику».
— Не сопротивляйся, Трош. Артефакт соберёт твои воспоминания и оставит маяк в сознании. После перерождения ты сможешь вспомнить о нём. Как только найдёшь своё тело и вернёшь карту, вернутся и воспоминания.
— Конечно, — Инк оглянулся на дракона. Сфера перед ним уже уменьшилась вдвое. За время разговора Инк полностью восстановил мнимое тело. — Мне пора бежать. До встречи в новой жизни, Трош.
Инк убегал так быстро, как мог. Он не знал, зачем дракону понадобилось сжимать огонь, но этой форой он воспользуется по максимуму.
Ольгвур стоял посреди маленького мира Зендэ. Все вокруг носились в ужасе, но он не скрывал улыбку. Он поднёс ко рту небольшую коробочку и заговорил.
— Всем, внимание! — голос Ольгвура достиг даже закрытых лабораторий. — Экстренная ситуация. Мы подверглись нападению. Из-за диверсии бутон находится на грани уничтожения. Прямо сейчас его пожирают тысячи креветок из плана духа. Мы пытаемся изолировать повреждённые участки, но это сложно из-за природы вредителей. Вероятно, бутон будет потерян полностью.
Ольгвур поморщился. Все артефакты были лишены какой-либо эстетической привлекательности. Это не раздражало его, пока он был смертным. К сожалению, для бога с весьма уникальным наборов законов вся окружающая обезличенность устройств, домов и лабораторий казалась нестерпимо уродливой. Ольгвур позволил чувствам вырваться наружу.
«Пусть другие думают, что я злюсь из-за потери бутона.»