Я должна понять. Я… хочу. И смогу.
И стою. Слушаю. Дышу. Я ощущаю запах крови и вижу, как камень перестает быть камнем. Она темная, жидкая и тягучая. Если попала на одежду, то не отстирается, впрочем, стирать никто и не пробует, сушат, чтобы продать.
Все-таки пару сотен за унцию. Не тысячи – миллионы.
– Здоровый. – Этот голос доносится отовсюду. – Уверены, что не очнется?
– Нет, господин. – Язык был мне незнаком. – Зверь одурманен. Наши женщины знают свое дело.
Они останутся тут, в пещере, жертвой и платой за зверя, который нужен… для чего?
– Плохо, что именно он. Патриция расстроится.
– Вы много свободы даете своим женщинам. Женщина должна знать свое место. Иначе начнет много думать. Когда женщины думают, они перестают слушаться.
Кровь текла. Дракон жил.
Он лежал, слыша каждое слово, не понимая суть их, но запоминая. Он не боялся, скорее был удивлен тем, что происходит.
Его позвали. И он пришел.
Он думал увидеть ту, которая умела слышать. И слышала. Она говорила. Показывала. Она поднималась в небо. Она…
Не пришла.
Были другие. Много. Сидели и пели. Дракон хотел дыхнуть огнем, но песня упала, словно само небо, придавив его к земле, а потом стала змеей, и яд ее лишил его способности двигаться.
– Здесь, господин, смотрите, тут основные кровяные жилы. – Холодное железо вошло в плоть. – Но зверь большой, умрет не скоро. Эти твари в принципе живучи…
Песня оборвалась, когда одна из певиц, пошатнувшись, опустилась на землю, но разрыв затянулся, а голоса остальных зазвучали громче, злее. Они будто винили зверя в том, что отдавали свою жизнь, лишая его сил.
– А сердце?
– Не спешите, чтобы получился хороший камень, нужно спустить кровь, затем снять шкуру… да, он останется жив, но вреда уже не причинит. Он будет злиться и злость направит внутрь себя…
Зверь умирал. Долго.
Пока снимали шкуру, раздирая ее железными когтями. Пока срубали плоть, спеша добраться до сердца, которое билось, хотя он давным-давно шагнул бы за черту. Но сила поющих женщин не отпускала. Она не отпустила и потом, после смерти, потому что тот человек придумал, как удержать дракона в этом мире, подчинив собственной воле.
Он забрал сердце.
И жизни тех женщин. И много других жизней. И этой жертвы хватило, чтобы запереть родник силы.
– Уна? – Томас вновь не позволил мне упасть. В голове шумело, и слезы опять катились градом. Проклятье! Мне не жаль было людей, мне жаль было, что я не смогу дотянуться до горла того ублюдка, которого здесь почитали едва ли не святым. – Мы все исправим.
Как?
Похоронив кости? Нам и этого не позволят. Стоит заикнуться о том, что они есть, мигом институтские налетят… во имя науки… она ведь тоже требует жертв и тем нисколько не отличается от языческих богов.
Я села на кость. И зажмурилась.
Успокоиться… что бы ни случилось, это произошло сотни лет тому. Айоха и вправду договорились с Гордоном Эшби. И помогли запереть родник силы. Отравить его. Оградить от драконов.
Зачем? Затем, что и нынешних-то не назовешь удобными соседями, а древние… если даже остальные были меньше этого, то все равно… им сила нужна… драконы – магические создания. И без источника они стали… слабее? Беззащитней? Послушней? И мельче в конечном итоге. Они не вымерли, но изменились.
– Пока не знаю как, но исправим… – Томас присел рядом и обнял меня. – Но пока… надо идти…
Надо. Я знаю.
Я не устала. Почти. И просто… просто плохо. И знобит, кажется. Томас меня обнял, а все равно знобит. Это от страха. И обиды. И ощущения, что всю жизнь мне врали.
Гордон Эшби. Его жены. История.
Род, славу которого следует хранить… все, если оглянуться, ложь, от первого слова до… и сам Эшби… Понимание настигало, и с каждой секундой мне становилось хуже.
Выходит… Выходит, что все было не так! И раньше, и сейчас. И мистер Эшби, внимательный ко мне, единственный, кто видел во мне человека, был убийцей?
Хладнокровным. Спокойным. И во многом похожим, если подумать, на славного своего предка. Не каждый сможет живьем освежевать дракона. А он это сам делал. Я знаю.
Я всхлипнула и уткнулась в плечо Томаса.
И он ведь Эшби.
А я… я просто случайный человек в большом доме, должно быть, забавный, если со мной сочли нужным возиться. Я ведь не той крови, но… он находил время.
На книги. На разговоры. На то, на что не хватало моих собственных родителей. И теперь я разрываюсь. Я не хочу верить и верю. Я не могу отказаться от того, что было, и не способна принять правду. Я, наверное, схожу с ума. Или уже сошла. И видит Бог, в которого я отказывалась верить, безумие – не самый плохой выход.
Томас обнял меня и, к счастью, этим ограничился. Если бы он стал говорить, что скоро все наладится, что мы непременно одолеем и то, и вот это, и еще те два подвига совершим, я бы послала его в бездну. Но он молчал. И я тоже. И училась дышать наново.
А Ник? Знал ведь… наверняка знал. И молчал. Улыбался в глаза… а сам…
– Идем. – Я вскочила. – Идем, и пусть это закончится…
Глава 33
Томас кипел.