Я все-таки справилась с собой и слезами. Встала. Томас прав. Больного ублюдка следовало остановить, пока он не сломал еще одного дракона.
Томас шел впереди и держал меня за руку, точно боялся, что если отпустит, то я потеряюсь в хитросплетениях каменных нор. Может, и потерялась бы.
В этой части гор я не бывала.
Я шла. Спешила. Порой переходила на бег. Спотыкалась. Однажды почти рухнула на землю, но Томас удержал.
– Извини. – В темноте его глаза отливали золотом, но это не пугало.
– Ничего. – Я поднялась, цепляясь за его руки.
Неровный пол. И низкий потолок. Стены сужаются, и я теснее прижимаюсь к Томасу. Я снова слышу голоса. Заунывные, тягучие, они пробиваются сквозь камень, жалуясь на судьбу.
Они рассказывают о том, о чем я не хочу знать.
И заткнуть бы уши, но тогда придется отпустить руку Томаса. А это выше моих сил. И я иду. Спешу. Сосредоточиваюсь на каждом шаге, цепляюсь за ноющую боль в мышцах, за пораненные руки и повторяю про себя слова молитвы.
Пришлось заучить.
Хорошие девочки должны ходить в церковь. Сколько лет прошло, а надо же, помню, только опять не помогает. Нисколько. Голоса звенят, они сплетаются вместе в полотно прошлого. Я же не хочу… я готова оглохнуть… я не понимаю и в то же время снова плачу.
О тех, кого не стало.
О тех, на чьих костях был построен этот дом и этот город.
О тех, кто стал пищей для каштанов, и не только. Мертвую землю можно насытить лишь чужой жизнью. И ее насытили. Но столько лет прошло… и неудивительно, что она вновь ощущает голод.
Нет. Я тряхнула головой и врезалась в Томаса. А пальцы его лишь крепче сдавили мое запястье. Но не больно. Жаль. Боль отрезвляет, глядишь, и я бы убедилась, что он ничем-то от прочих не отличается.
Такой же, как все мужчины.
И Билли. Билли тоже хорошо притворялся.
Характерный запах заставил голоса умолкнуть. Точнее, они еще жаловались на судьбу, но уже едва различимо, и я с облегчением вдохнула смесь серы, камня, драконьей кожи.
И драконьей крови.
В этом коридорчике она давно окаменела. Такое случается, как объясняли умники, в крови драконов содержание минералов в десятки раз выше, чем в крови нормальных существ. И сугубо теоретически эта кровь вообще не должна быть жидкой.
Но хорошо, что драконы ничего не знают о теории.
– Что это? – Томас остановился.
Он разглядывал очередную пещеру, и посмотреть было на что. Та была огромна настолько, что с легкостью вместила бы всю усадьбу Эшби вместе с садом. И еще место осталось бы.
Круглая. Почти идеально круглая.
С черным глянцевым полом, в котором отражались светящиеся нити, что свисали со сводчатого потолка. Они спускались почти к самому полу и, отраженные, продолжались в нем. Отчего создавалось ощущение, что мы с Томасом стоим перед бездной.
Шагнуть? Ни за что.
И все-таки я сделала шаг. И еще один. Я шла по камню, некогда бывшему кровью… за такой хорошо платят, почти триста баксов за унцию. И если я правильно поняла, здесь лежали сотни тысяч, но почему-то мне было противно от одной мысли, чтобы взять хотя бы часть их.
Мы просто шли.
К белой громадине, которую оплели нити, и теперь она слабо светилась. Череп невероятных размеров. Темные провалы ноздрей и пустые глазницы. Гладкость носовых костей. Тяжелые надбровные дуги и корона шипов. Первая пара вытянута и слегка загнута друг к другу, отчего череп кажется рогатым. Вторая и последующие растопырены… сколько их?
У Лютого – четыре. У Гранита три и четвертая только наметилась, еще пара десятков лет и пару линек, и шипы станут заметны. А у Лютого пятая прорежется.
Здесь я насчитала дюжину. Дюжину, мать его…
– Что это за…
– Дракон, – ответила я, касаясь огромного зуба. Да он с меня размером! И больше… и рядом с черепом я сама себе кажусь не просто крохотной – ничтожной.
– Да понимаю. Просто… он огромный.
Томас обошел остатки когтистой лапы и заглянул сквозь прутья ребер. Тонкие кости казались хрупкими, их коснулся темный мох, будто укутывая, чтобы зверь не замерз.
Остатки чешуи… Она почти не разлагается, а значит, шкуру сняли… точно сняли.
Присев, я подняла чешуйку первобытного зверя размером в три моих ладони. Темная. И толщиной с мизинец. Края острые. А основание обломано, и значит, не с линькой вышла.
– Его убили. – Я провела по кости, которая на ощупь казалась гладкой, словно стекло. – Его убили здесь… видишь, сколько крови?
– Где?
Я указала на камень.
– Это…
– Кровь. Думаю, здесь больше, а там вон, что дотекло… раньше на драконов охотились.
– На это вот… охотиться? – Томас был настроен скептически.
– На китов ведь до сих пор охотятся. Выходят с гарпунами…
– Киты огнем не плюются.
– Драконы тоже не всегда могут… – Я огляделась и, закрыв глаза, сделала вдох. Я не знаю, что происходило со мной, откуда взялся этот дар, больше похожий на проклятие, из нашей ли с матушкой крови, о которой она так спешила забыть, или после той болезни. Или волей высших сил.
Но если я слышала людей, то неужели не поняла бы дракона?
Мы ведь знакомы. Там. Во сне, который так походил на явь. Мы ведь летали, поднимались к самому солнцу, а потом падали вниз, вместе. И почти коснулись моря.