Драконья кровь

– Не надо. Я… поправлюсь так. Просто не уходи. – Она перевернулась, схватила Томаса за руку и вздохнула. – Пожалуйста.

– Не уйду. – Он устроился рядом, хотя делать этого определенно не стоило.

И кого она видит?

Хотя… ясное дело кого. Ревность кольнула так, что просто дыхание выбило. Она все еще любит своего Николаса? Определенно. Дураком Томас себя не считал. И даже если окажется, что Эшби – на всю голову больной ублюдок, это вряд ли что-то изменит для Уны.

– Хорошо, – пробормотала она, утыкаясь мокрым лбом в ладонь. – Я… скоро буду в порядке. Честно.

– Верю.

– И расскажи…

– Что?

– Что-нибудь. Про себя… – Она вцепилась в его ладонь. – Ты не представляешь, как тут тоскливо… с тобой хоть воевать было можно… я тебя боялась.

– Неправда. Признайся, это ты мне подложила ту доску с гвоздем.

– Я. – Уна блаженно улыбнулась.

– Я так ногу рассадил, что шрам остался.

– Вообще-то по задумке ты должен был голову пробить. – Она хихикнула и зашлась хриплым кашлем. – Я тебя терпеть не могла… я хотела, чтобы ты умер.

– Я почти и… похоже, должен был. А умер Берт. – Томас не позволил ей скинуть одеяло. – Лежи уже, убийца… и шершней я с тех пор боюсь.

– Извини.

– А ты меня? Ты ведь защищалась, я же просто дураком был… Берт смеялся, что с девчонкой справиться не способен. Может, все-таки я за лекарством схожу?

– Не хочу. – Она повернулась на бок и уставилась черными глазищами. А ведь не различить, где зрачок переходит в радужку, и от этого слегка жутковато. – Я и так… В детстве, когда я болела, мама закрывала меня в комнате, чтобы не попадалась на глаза отцу. Сидеть одной было тоскливо.

– Меня поили кипяченым молоком.

– И меня. С жиром.

– И с маслом.

– Гадость! – сказали одновременно, и Уна хрипло захихикала. А потом замолчала и сказала: – Они ведь думают на мистера Эшби, верно?

– Да.

– Почему?

– Пока не знаю. Но выясним. Мы все выясним. Закрывай глаза.

– А ты не уйдешь?

– Не уйду.

– А потом? Когда все закончится… ты… ведь уедешь?

– Не знаю, – честно ответил Томас, и она замолчала и закрыла глаза. Дыхание выровнялось, а вот жар остался.

Аспирин все-таки нужен.

И теплое питье. Хоть бы то самое молоко с жиром и маслом, от которого во рту надолго оставался мерзопакостный привкус.

Томас осторожно сел.

Уна спала. И спала крепко. Она шевелила во сне губами, но не говорила. И на прикосновение его не отреагировала.

Ее бы переодеть в сухое, только самому как-то… неудобно. А если просить, то кого?

Милдред?

Она поймет, но будет ли свободна, если они и вправду что-то да нашли?

Не спросишь – не узнаешь. Да и аспирин опять же. Не искать же его по всему дому, а у Милдред наверняка есть аптечка. Женщины в этом плане запасливей мужчин.

В коридоре было пусто. А вот в холле угораздило наткнуться на Аштона.

– Эй, Хендриксон, иди сюда. Иди, иди, раз уж ты соизволил объявиться. Или слишком гордым стал?

– Нет, сэр.

– Ты соображаешь, чего творишь? – Мистер Аштон никогда-то не отличался избытком терпения, а теперь и вовсе, похоже, пребывал в том расположении духа, когда требовалось выплеснуть на кого-то накопившийся гнев. – Ты не отстранен только потому, что я не хочу скандала.

– Спасибо, сэр.

– Издеваешься? – Аштон наклонился и дыхнул смесью жареного лука, табака и мятного лосьона. – Думаешь, твои дружки из Нью-Йорка заступятся? Да они позабудут о тебе, как только дело закроют. А я не забуду.

– Не сомневаюсь, что у вас отменная память, сэр.

Вот не стоило этого говорить.

Не стоило вообще говорить. Сослался бы на несуществующий приказ, придумал бы дело, а потом изобразил бы раскаяние, как случалось.

Глаза мистера Аштона налились кровью:

– Щенок.

– Да, сэр.

– Я тебя не просто вышвырну. – Аштон наклонился и произнес это на ухо с тем выражением, которое не оставляло сомнений, что угрозу он всенепременно исполнит. – Я тебе волчий билет выпишу, засранец ты этакий…

– Конечно, сэр.

Все равно он о переводе думал. Или нет, не думал до недавнего момента.

На плечо легла рука и сдавила так, что кости затрещали. Мистер Аштон гордился своей силой, которую не растерял и после пятого десятка, чем гордился тоже.

– Я тебя посажу вместе с подружкой. За пособничество.

– Простите, сэр?

Пальцы разжались.

– Или думаешь, что деньги твоего приятеля помогут? Не в этом деле… скандал будет. Скоро будет… – Мистер Аштон вдруг успокоился и усы огладил. – А ты иди, куда шел. И вот над чем подумай: не стоит гадить людям, которые так много для тебя сделали…

Возможностью Томас воспользовался.

Люди.

Все люди прячутся за масками, даже сама Милдред. И она смотрит на себя в зеркало, изучая лицо, пытаясь понять, что в ней настоящего.

Опасный вопрос.

– Ты красивая, – Лука стоит за спиной. В зеркале отражается лишь размытая фигура, но Милдред явно ощущает его присутствие. Ей не надо смотреть, чтобы понять, что он делает: тоже разглядывает ее.

Красивая?

Возможно. При деньгах – а зарабатывает она весьма неплохо, в том числе на частных консультациях, – быть красивой несложно.

– И умная.

С этим можно поспорить. Почему она не увидела? Не поняла сразу? Все ведь настолько очевидно.