Драконья незабудка 1 (СИ)

— Нет. — Реми улыбнулся, словно прочёл мои метания. И очень просто сказал: — Потому что я тебя люблю. Со средней школы.

Моё перепуганное сердце провалилось куда-то в живот, и там взорвалось, щедро рассыпая жар в уши, щёки и кончики пальцев.

Ох, Крылатые хранители! Он сказал это! Как мне быть? Что ответить? Мне же…

— Это так… с этой меткой… мне, наверное, не стоит любить, Ри, я… — бормотала я в отчаянье, заливаясь краской от смущения. И удовольствия — любит! Всё-таки любит!

— Не люби, Касс, — он сделал ещё один маленький шаг от меня. — Не люби меня, пока мы не снимем твою метку.

— Ладно, — я коротко выдохнула, чувствуя облегчение из-за этой странной отсрочки, и в то же время дико жалея о ней. Жалея до боли в крепко сжатых коленках.

Я поймала его взгляд и тут же, смутившись, потупилась. Ужас, я ведь теперь не усну. Прямо как тогда в школе.

И "ладно" — какое-то неправильное слово!

— Я… Ри, я же все-равно не умею любить!

Вот! Так — правильно.

Наконец-то, я усилием истинно железной, скрипящей в суставах и сочленениях воли взяла себя в руки.

Тоже мне, мечтательница нашлась! Любовь — до добра не доводит. На тётю посмотреть только. Хотя Реми — конечно, не такой.

Парень понимающе усмехнулся, и я поспешила сменить тему, пока снова не начала таять под его пронзительным взглядом:

— А почему ты спросил моё желание только сегодня? А не в школе, например?

Реми замялся.

— Ты всё-таки отличная актриса, Касси. Ты была так безразлична к драконам, и вообще ко всему вокруг, даже ко мне, что я не знал, не видел — твоего желания.

— Ну, я вообще мало-эмоциональная.

Парень нагло хмыкнул. Да уж, сегодня я — целый вулкан эмоций. Но это всё от неожиданности. Пусть не думает!

Я тоже хмыкнула, всем видом выражая несерьёзность, и не удержалась от шпильки:

— А ты — ты сам виноват в моём безразличии к тебе. Нечего было трепать языком перед дружками.

— Так и знал, что ты тогда меня услышала. Дурак я был мелкий.

— Был? — поддела я его со смешком, хотя в душе трепетала. Неужели он помнит тот случай?

— Ну, пожалуй, и сейчас дурак. Давно надо было поговорить серьезно. Может, успел бы увезти тебя до всего этого.

— Не напоминай, — я поморщилась. — Самой тошно от того, как я попалась на дядины уговоры. Но он был таким жалким после смерти тёти, а мне было так плохо. И на душе, и просто физически плохо. Голова раскалывалась постоянно, с утра до вечера, спасть почти не могла. А он так волновался обо мне.

— Голова болела? — заинтересовался Реми. — И как? Прошла?

— В смысле? — Я удивленно на него уставилась. — Это же было почти три месяца тому.

— Больше не болит?

Снова дурацкой вопрос. Но я вдруг поняла, к чему он клонит.

— Хм, знаешь, — я потерла виски, бросив взгляд на безлунное небо. — А ведь головная боль прошла. Наутро, после того, как на руке появилась метка.

Реми протяжно выдохнул и взлохматил свои волосы.

А я просто взорвалась пониманием!

Эти страшные ночи, когда обе луны насмешливо пялились в окна, не давая уснуть, а в голове с каждым звуком будто лопалась струна. Ох, как я жалела тогда о своем сказочном слухе. С пробками в уши становилось ещё хуже, с ними — я слишком хорошо слышала себя, свою кровь, свои рвущиеся в голове мысли. Мне было невыносимо плохо и до безумия жалко тётю Амелис. И совершенно всё равно, на что соглашаться. Я даже не видела, кто нанес метку. Только обжигающую боль в руке — это было даже приятно для разнообразия, немного отвлекло от головной, — а потом всё затопила темнота.

— …и я наконец-то уснула. Проснулась здоровой. Печаль не ушла, но боли с бессонницей больше не мучили.

— Да. Тебя точно травили, — постановил Реми, которому я, похоже, вывалила все свои воспоминания о кошмаре тех дней.

— Травили! Чтобы я согласилась на заррхову метку! Сволочи! — меня охватила невыносимая злость и просто всепоглощающая ненависть.

К ним всем: к дяде Тадди, убившему (пусть и собственноручно) тётю и обманувшему меня, к Корвинусу, которому лишь бы потешиться, ко всем драконам вместе!

У меня даже в глазах потемнело, а затем левая рука будто в огонь окунулась.

И я застонала, скрипя зубами.

Реми испуганно прижал меня к груди. Мы зашатались, словно пьяные, Реми шептал, утешая:

— Тихо-тихо, моя хорошая! Думай о чём-то веселом и нейтральном! Ну, помнишь, как мы мороженое воровали в младшей школе? Ты отвлекала, а я…

Он что-то бормотал, а я никак не могла отрешиться от застилавшей глаза злости. А боль в руке только росла…

— Как же я их всех ненавижу-у-у, — провыла я и, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась.

Слёзы потекли рекой.

На каких-то останках женского самолюбия (развито оно у меня до предела!) отвернулась от Реми, чтоб хоть он не видел меня облике кровавого панда, склонила голову над плечом. Слёзы ненависти заскользили по руке, прокладывая ручейки, которые, достигнув метки, вдруг — словно погасили её.

От резко нахлынувшего облегчения я снова пошатнулась, но Реми держал меня крепко.

— Тебе лучше? — губы друга снова оказались в опасной близости от уха, и меня пробрало ознобом.

— Умгу, — голос совсем сел, и проговорить что-то вразумительное не получилось.