Драконья оспа

Мужчина — это Дима. Хотя по возрасту его стоило бы называть уже по крайней Дмитрием, но сей факт и он, и Оля и все остальные тактично игнорировали. Во всём его облике проскальзывала холодная, почти суровая сдержанность. Он, наверное, мог бы быть профессором, но отчего-то избрал путь иной — международные отношения или что-то около того. Но профессорский стиль незримо сохранил в манере общения — чуть сверху и с лёгким флёром снисходительности. Не-отеческой, поэтому общаться с Димой было не всегда просто. Густой голос и увеличенные толстыми стёклами очков глаза должны были внушать авторитет, если бы не некоторая «несдержанность» в плане ведения разговора. Не эмоциональная — с самоконтролированием у Димы проблем нет. Но стоило чему-то выбить привычно-профессорскую почву из-под ног, как в беседе его проступала обидчивость, натужность и некоторая неповоротливость. Дима вроде бы это чувствовал, потому старался вести себя открыто, юморить и сдерживать недовольство от иного мнения собеседника. Но от внутренней сути никуда не деться, и этот диссонанс немного сбивал. И Оля, чтобы не сбиваться, предпочитала делать вид, что действительно видит Диму лёгким и весёлым, коим он хотел казаться. И он в ответ пытался казаться ещё больше. Даже сохранял боковой вихор у левого виска, хотя, глядя на него, так и хотелось, чтобы он был приглажен. Не пригладить самой, но чтобы Дима его пригладил. И стараться не замечать глубоко спрятанную в тёмных глазах печаль.

Дима был ходячей энциклопедией и очень любил оперировать фактами, выстраивая из них логические цепочки. Видел многие закономерности и даже, что для Оли особенно удивительно — умел в прогнозы. Отчего Олю нередко трясло и подкидывало. По крайней мере, раньше. Сейчас уже нет.

И вообще он был словно рыцарь ночного образа, сотканный из печали и неторопливой чести. Возможно, где-то наедине цитирующий лирические стихи и поражая женщин глубиной взгляда. Но тут он был просто Димой.

А девушка — это Елена. Ольге часто хотелось продолжить — и про себя и вслух — «Валентиновна», но учитывая её молодой возраст, это выглядело бы странно. Так что Оля терпела. А Елена на самом деле была истинной Еленой Валентиновной: флюиды строгости, разумности и самоуверенности исходили далеко за пределы её стройной, подтянутой фигуры, будто созданной для любых дизайнеров мира. И любых художников. Серьёзно, есть такие люди, которые в любом мешке смотрятся красиво и гармонично. На которых «садятся» и смотрятся все вещи — что классические, что разбойные, что экстравагантные, что откровенно страшные. Елена — из таких. Вот и сейчас она одета вроде как в стиле винтаж: белая полувоздушная блузка, скованная узким чёрным сарафаном, ещё больше суженным ремешком по самой талии. На вороте сарафана — что-то вроде капли-галстучка, ярко-красного цвета. Сильно топорщившегося на хорошо выпирающем бюсте. Будто для подчёркивания собственных форм Елена ещё и скрестила руки под грудью, захватывая локоть длинными, музыкальными пальцами. Которые будто от излишней скромности норовили спрятаться за светлыми распущенными волосами. Интересно, как выглядит уход за такими? Оля-то в курсе, сколько может стоить иллюзия идеальных и здоровых блондинистых волос. Ладно, это больше из зависти. Всегда хотела быть натуральной блондинкой.

Ещё у Елены есть очки в пол-лица. Большие и круглые стёкла будто загораживают её от чего-то, выставляя дополнительный заслон и уменьшая глаза. Оля видела Елену без очков только один раз — случайно, когда той их забрызгало дождём, и пришлось протирать. Признаться, раньше она никогда не верила, что очки могут как-то особенно менять внешность. Пока не убедилась в этом воочию.

Лишённое стеклянной защиты, Еленино лицо приобрело такую наивность, что Оля тоже постаралась бы её скрыть. Её глаза были очень большими и глубокими — настолько, что ломали всю ровную и стройную архитектуру лица. Ещё и обрамлённые густыми и длинными рядами бежевых ресниц, которые, казались, даже издавали звук шуршания на каждый хлопок и могли запутаться, если моргнуть как-то неправильно. И сами глаза цветом напоминали расплавленное серебро с вкраплениями морской воды.

Такие глаза обезоруживали. Будто задавая смотревшему в них немой вопрос. Каждому — свой. И каждый — в самое сердце и в самую его боль. Такой взгляд нелегко выдержать и дать на него ответ даже самому себе. Поэтому, наверное, создатель и «наградил» Елену слабоватым зрением. Для душевного покоя её окружавших. Да она и сама не сказать, чтобы любит останавливаться на ком-то взглядом. Даже прикрытым очками.