Драконий берег

А ведь сказано без особой уверенности. И эмоции просто зашкаливают. Ник Эшби словно бурю в себе запер, и та мечется, пробует на прочность ледяной панцирь.

Милдред слышит эту бурю. И помогла бы ей.

– Так, значит, ваша матушка выгнала… скажем так, вашего отца?

– Скажем так, – Ник улыбнулся, повторив эти слова. И успокоился. Что бы там ни было, дела недавние задевали его куда меньше, чем то, что происходило пару сотен лет назад.

– Он отправил садовника к прислуге, благо дом огромный и раньше здесь держали немалый штат. Сейчас большую часть работы взяли на себя артефакты, да и Зои не нравилось, когда в доме много чужих людей. Она говорила, что справится сама…

И вновь эмоции. Эхо. Чего? Боли? Чувства вины?

– Отец восстановил домик, провел электричество. Там и пропадал. Матушка же занималась усадьбой.

– И вами?

– Мною занимались няньки. Так было принято.

Ник развел руками, будто извиняясь за этот обычай. И вновь же эмоции улеглись. Непонятно. Совершенно непонятно.

– Они и жили так. А дом сгорел из-за короткого замыкания. Погибли многие работы отца. Он был очень расстроен тогда… это уже случилось после того, как матушка… заболела.

– Чем?

– Какое это имеет значение?! – вступилась Уна.

– Извините, и вправду никакого…

Надо будет узнать. Ведь если имелась болезнь, то должны были остаться и записи о ней. Врачи порой на редкость занудны. Собственная медицинская книга Милдред толщиной с ладонь, и чего там только не записано.

– Шизофрения, – Ник произнес это очень и очень тихо. – Не надо, Уна. Все равно узнают.

Их пальцы переплелись. И в этом виделась попытка найти опору. Вот только кому она была нужна? Нику Эшби? Уне?

– И я знаю, что шизофрения передается по наследству. И знаю, что проявляться она начинает после тридцати. Как знаю, что вхожу в группу риска. Впрочем, мой лечащий врач уверен, что тот возраст я прошел и опасаться нечего, но… все равно. Неуютно осознавать, что однажды ты, возможно, сойдешь с ума.

Он не лгал.

И говорил почти равнодушно, точно не о себе, а о человеке по меньшей мере постороннем. Он привык и к мысли о грядущем сумасшествии, и к тому, что это сумасшествие почти неотвратимо. И может ли статься, что, ожидая его, и вправду сошел с ума? Не от болезни, но от ожидания ее?

– Матушка жива. Она пребывает в лечебнице «Литбрехт». Это очень хорошее заведение. Я оплачиваю и пребывание, и компаньонку. И да, я не буду протестовать против разговора с ней. Или с матушкой.

– Вы навещаете ее?

– Нет. Это… слишком тяжело, когда твоя мать считает тебя отродьем дьявола. У нее навязчивая идея. И да, в лечебницу отец ее отправил после того, как она попыталась меня утопить. И да, я это помню. И нет, я не испытываю к ней ненависти. Она больна. И это ясно любому, кто поговорит с ней.

Милдред склонила голову.

Встретиться надо. Порой безумцы в безумии своем весьма последовательны и внимательны, и не может ли статься так, что старшая миссис Эшби знала о сыне что-то такое, что и послужило толчком к ее безумию?

– Завтра. – Ник погладил Уну по волосам. – Я позвоню им завтра.

Глава 36

Томас сидел в углу и изо всех сил старался не уснуть. Вот же… было время, и он сутками держался на ногах. А когда под прикрытием работал, так и вовсе… ночь в клубе, день в компании Дикого Сэма, который, наширявшись, требовал веселья. И не различал ни дня, ни ночи.

Круговерть музыки. Дури. Девиц, от которых воняло выпивкой, потом и той же дурью.

– Ну же, Томми, – она плюхается на колени и трется голым телом, оставляя на рубашке влажные потеки туши и теней. И спешит расстегнуть эту рубашку, и хохочет, когда Томас скидывает ее с колен. Она выгибается в этом смехе, пока тот не переходит во рвоту. Передоз.

Стоп. Сон. Вынырнуть. Сосредоточиться. И оружие убрать. Не хватало еще, чтобы он пальнул спросонья. И без того хорош… герой… зачем он к Эшби полез?

Это и Лука спросил. А спросив, еще и глянул так, что захотелось обморок изобразить.

И вправду зачем?

Что пытался увидеть? Что найти?

…Мастерская.

Манекены. Стружки и инструмент. Запах дерева. Снова сон. Приходится моргать, и Томас встает, чтобы сделать пару шагов. Он приседает, взмахивает руками, пытаясь разогнать кровь. Старый проверенный способ, но почти не действует.

– Ты как? – мальчишка сует кружку с горячим кофе, и Томас делает глоток, почти не морщась, когда кофе обжигает глотку.

– Нормально.

Пить приходится маленькими глотками. Кофе горек. И заварен так, что от горечи горло схватывает. Но поможет. Наверное.

– Спасибо.

– После вмешательства менталиста нормальная реакция, – Джонни возвращается к столу. Он выглядит подростком, который натянул зеленый балахон забавы ради.

Хэллоуин, мать его.

И отрубленные кисти рук на блюде – всего лишь декорация.

– Это не его руки.

– В смысле? – голова тугая, словно мяч, влажным песком набитый.

Как-то Берт сказал, что такой синяков не оставляет. Томас с Джером и нашли старый, набили песком, кое-как сшили суровой нитью. И начали друг друга лупить.

Идиоты.