Драконий берег

И… облегчение? Пожалуй. Я ведь боялась, что он вернется. Что однажды я увижу у дверей знакомый мотоцикл. Или не увижу? Билли не стал бы рисковать. Он бы вошел в дом. Спрятался где-нибудь, к примеру на кухне. Он позволил бы мне запереть дверь. И пройти вглубь дома. Как сейчас.

Он бы наблюдал за мной, выгадывая момент. А потом просто положил бы ладони на шею и сказал:

– Здравствуй, крошка…

Я сглотнула. Не вернется. Не скажет.

И к шее не прикоснется. Не сожмет горло, не поднимет так, чтобы я едва-едва доставала до пола мысками. Это ведь весело – смотреть, как дергается жертва, пытаясь найти опору. Не заглянет в глаза, наслаждаясь моей беспомощностью.

И не сдавит руку, лишая воздуха.

Тоже часть игры. Ему нравилось. Раньше. А теперь он был мертв. И кто бы ни сделал это с Билли, пожалуй, я была ему благодарна.

Я дошла до стола. И присела.

Скатерть знакомая. Такие водились в доме Эшби. И не парадная, нет, обычная. Просто набеленная до сияния, накрахмаленная так, что ткань похрустывает в руках.

Вдох.

Запах… знакомый запах… так пахнет в хижине, где поселился Гевин. Он иногда делает чучела на продажу. Впрочем, не только он. Чучела всегда пользуются немалым спросом. В прошлом году Гевин сделал гризли, на него полгорода смотреть ходило, до того славно получилось. Медведь стоял на задних лапах, слегка сгорбившись, опустив передние лапы вдоль тела. И на морде его застыло выражение одновременно брезгливое и недоумевающее, точно и после смерти он не мог понять, как получилось так, что из грозного зверя он превратился в… поделку?

Чучело отправили в Национальный музей.

А это подарили мне.

И вправду ведь подарок. Блюдо фарфоровое с тонкой серебряной каймой по краю. Красивое. А Билли улыбается.

Или скалится?

Рот растянут, зубы… покрыты белой краской, что ли? У него в жизни они белыми не были. Когда-то это казалось такой мелочью. Подумаешь, забывает чистить. И табак жует. И запивает пивом. И…

«Чего кривишься? Противно, да?» – его голос зазвучал в голове. И я почти физически ощутила, как сжимаются на горле мокрые ладони.

Еще немного – и он вопьется в губы пьяным поцелуем. Или укусит за щеку. Опрокинет, навалится…

Не навалится. Нечем.

Я поднялась. А с глазами он ошибся. У Билли глаза были карими, почти черными, нынешние, голубого цвета, ему не шли.

Дверь я заперла. И подумала, что замки давно пора менять, что это не дом, а какой-то проходной двор. И засовы поставить. Еще парочку. Чтобы спалось крепче.

Я огляделась. Никого. Ничего.

И… кто бы ни заглянул ко мне, он точно знал, как не оставлять следов.

К счастью, Томас был на месте. Меня проводили насмешливым взглядом, в котором читалась будущая сплетня, но сказать ничего не сказали.

Хорошо.

Меня начало потрясывать. Все-таки там, дома, я чувствовала себя как-то… спокойнее, что ли? А теперь вот руки дрожали. Я спрятала их в карманы, а они все равно дрожали. И ноги тоже. И голова кружилась, чувство такое, что я вот-вот рассыплюсь, как те статуи из песка, которые мы в детстве делали.

Я пнула дверь, вымещая раздражение.

Ну же, Уна, соберись. Голова? Подумаешь, голова… она чистенькая, аккуратная даже. Волосы и те уложили. Билли наверняка взбесился бы, он и расческу-то полагал излишеством.

– Привет, – Томас открыл дверь сразу, и я отвернулась, потому что неприлично открывать дверь, если ты в нижнем белье.

Даже если это белье хорошо на тебе сидит. На Томасе оно сидело отменно.

– Извини, я…

Душ принимал? В этой дыре душ имеется? Похоже, да. Волосы вон влажные и торчат иголками. И на коже россыпь капель. Кожа, к слову, бледная. На шее темная, а вот плечи белые, и меня мутит, потому что граница между этой белой рыхловатой кожей и темной проходит чуть ниже шеи.

Будто кто-то наметил линию разреза.

– Что-то случилось? – Томас поспешно натянул рубашку.

– Случилось, – мой голос звучал тихо и как-то безнадежно. – Мне голову прислали… в подарок.

– Голову? – он нахмурился.

Дико звучит.

– Билли… мой бывший… скотина та еще. Я думала, он просто уехал. Надоело наше захолустье, да и у нас… – я прикусила губу. – Он и деньги прибрал…

Или не он? Кто-то другой, кто решил помочь мне в делах сердечных?

– А сегодня я домой вернулась, а там стол накрыли… скатерть. И серебро. Свечи. Голова опять же. На блюде.

Я все-таки присела и уставилась на Томаса, который смотрел на меня… внимательно так смотрел.

– Я его не убивала! То есть желание было…

А ведь где-то в глубине души я знала, что он не просто так исчез. Но если бы вернулся, это бы закончилось плохо. Для него. Для меня. Для нас обоих. А вот теперь его вернули, и меня слегка мутит, но вместе с этим я готова плакать от радости.

– Уна… – Томас застегнул рукава рубашки. И галстук нацепил. Кто в нашей глуши галстуки носит? И вообще, на кой ляд ему этот пиджак? У меня там пустыня рядом.

Пески.

– Я должен буду вызвать шерифа.

– Зови, – согласилась я.

Маккорнак был на месте. И на меня глянул так, что стало ясно: другого он и не ждал.

– Вернулся, значит? – сказал он, выслушав Томаса.

– Частично, – улыбка у меня вышла кривоватой и, кажется, несколько нервной. – Но я тут ни при чем. Честно!