Драконий оборотень

Однако сначала эльфийка молча указала мне на небольшую плетеную из лозы дверь в дальнем конце комнаты. Заглянув туда, я едва ли не с восторгом обнаружила вместительную, наполненную до краев ароматной пеной ванну, заставившую меня в очередной раз оценить всю прелесть наличия родственных связей в такой дали от дома.

— Знаешь, по правде говоря, я ожидала в Диагоне совсем другого приема, — призналась я эльфийке через дверь, тут же принимаясь поспешно стягивать с себя измятую походную блузу. — Думала, от меня все будут шарахаться, как от прокаженной, или, вообще, вышвырнут из долины… если, конечно, на месте сразу не прикончат. Мне ведь кое-что известно о той давней истории с триедиными… Ну, в смысле, о том, что их всех убили после войны.

— И только-то? — фыркнула в ответ из-за двери Торувиэль. — Похоже, тот, кто тебе ее рассказывал, поведал очень сокращенную версию событий. То, что произошло с нашими триедиными, было целиком и полностью их собственной виной — на самом деле, никто поначалу и не собирался их убивать… Однако они просто не оставили нам выбора.

— Выбора? — не поняла я. — В каком смысле? Разве среди ваших законах нет такого, который предписывает убивать триединых после того, как… ну, надобность в них отпадет?

— Ну, это вовсе не закон, — безмятежно отозвалась эльфийка. — Так, скорее, общая рекомендация. К тому же, разве правила существуют не для того, что время от времени их нарушать? — в ее голосе мне послышалась едва заметная улыбка.

— Тогда я ничего не понимаю… — пробормотала я.

— О, это мрачная история, — ровно отозвалась из-за двери Торувиэль. — Мы не слишком-то любим о ней вспоминать. Хотя бы потому, что слишком многие из тех триединых были детьми от смешанных браков, заключенных прямо здесь, в Диагоне. Их родители были полноправными гражданами Фьерр-Эллинна, и эти полукровки жили в нашей долине с самого своего рождения. То, что нам пришлось использовать их в качестве материала для создания триединых, было жестокой, но необходимой мерой, на которую их родители дали согласие лишь при условии, что правило об уничтожении на этот раз не будет соблюдено… И мы обещали им, что так и будет.

Она помолчала немного, а я тем временем уже с удовольствием погрузилась в душистую травяную пену. Теплая вода заставляла меня буквально жмуриться от удовольствия, а пряный аромат трав вызывал приятное ощущение легкой эйфории. Я блаженно вздохнула и закрыла глаза.

Торувиэль снова заговорила.

— Некоторое время после войны все шло нормально. Мы учили юных рэтриаров овладевать своей силой, учили контролировать свои эмоции и объясняли им, что правильно, а что — нет. Дети овладевали наукой самоконтроля вполне успешно для своего возраста, и, казалось бы, ничто не предвещало беды… Однако нашелся среди триединых детей один неугомонный и честолюбивый юноша-подросток, слишком умный и амбициозный для своих лет. Он начал забивать им головы мыслями о том, будто бы они лучше других, потому что сильнее, и будто бы эльфы и все остальные расы очень обязаны им за то, что они помогли остановить войну с Палесмианской Империей. Он начал сеять смуту среди неокрепших детских умов, внушая им уверенность в собственном превосходстве и утверждая, будто теперь они вправе требовать для себя каких-то особых привилегий и почестей по сравнению с другими разумными расами. И, в конце концов, зёрна раздора нашли себе благодатную почву в их неокрепших сердцах, и раззадоренные посулами дети устроили самый настоящий тайный заговор. Мы и не догадывались ни о чем до тех пор, пока однажды утром на главную площадь перед Медиатом не вышли двадцать пять воинственно настроенных триединых с требованием предоставить им целый список привилегий, некоторые из которых были просто абсурдны, а иные и вовсе откровенно шли вразрез с нашими законами. Разумеется, члены Совета отказались выполнить эти условия и, в свою очередь, потребовали, чтобы подростки вернулись к учебе и перестали создавать беспорядки. А когда те принялись возмущаться и буйствовать, старейшины, не долго думая, просто пригрозили зарвавшимся смутьянам пожизненным изгнанием из Фьерр-Эллинна.

Никогда еще Совет так не ошибался, как тогда, когда не принял их угрозы всерьез.