Драконий жемчуг

Он приподнялся, но не успела Ха На и глазом моргнуть, как тут же растянулся во всю длину на песке, а головой – у нее на коленях.

– Эй, ты чего? Ну!

Надавил затылком на ее ноги, перехватил сталкивающую руку и положил себе на глаза.

– Устал. Полежу.

– Ну… ладно.

И впрямь мог притомиться – опять слоняется по берегу целыми днями, а сегодня еще и наплавался от души. Смущало то, что он и вторую ее руку захватил и прижал к своей груди. Водил большим пальцем по ладони. Спросил, погодя:

– Это что?

Палец коснулся старого шрама.

– Это нож сорвался.

– И это?

– Краем раковины располосовало… а тут ядовитая медуза ужалила.

– Мозоли и шрамы, – пробормотал Сон Ён. – Одни мозоли и шрамы…

– Ну так чего трогаешь, раз только мозоли и шрамы! – Ха На сжала руку в кулак, пытаясь выдернуть из его крепких пальцев.

– Мне нравится.

Чему там нравиться, это же не белые нежные ручки янбанских барышень! Не пустил, прижал ладонь к груди покрепче. Ха На не стала вырываться. И убирать руку потом, когда его пальцы расслабились в дремоте, не стала. Сидела, слушая мерное дыхание парня и дыхание моря, глядела, как скапливаются сумерки, как загораются в вылинявшем небе первые звезды. Посматривала на расслабленное, совсем юное сейчас лицо. Полумрак стер глубокие уже морщины меж бровей, и темные тени под глазами, и горькие складочки у обветренных губ… «Эх ты, принц в изгнании! Досталось тебе? Ну ничего, теперь полегче будет: обжился, и люди тебя понемногу принимать начали. А если придут призраки Становища, я их прогоню».

Она осторожно прикрыла ладонями уши спящего и сказала:

– Ну что, так уж шибко он тебе понравился?

Ино, осторожно подкрадывающаяся к ним вместе с ночью, беззвучно засмеялась, зажимая длиннопалой ладонью большой рот. Закивала так, будто хотела собственную голову сорвать с плеч. Ха На погрозила ей, сказала шепотом:

– Давай не шали, многоножка! Он – мой!

Пока. В этот сумеречный час на пустынном берегу.

Сон Ён двинул головой, спросил невнятно: «Что?» И открыл глаза. Мигов десять они смотрели друг на друга: Ха На настороженно, Сон Ён – непонимающе. Потом его взгляд прояснился. Улыбнулся.

– Вечер уже? Вот это я поспал…

– Да уж, соснул ты знатно, – проворчала Ха На, неласково сталкивая его голову со своих коленей. – Поднимайся, лежебока! О-ох, бедные мои ноженьки, совсем отказали!

Принялась поколачивать кулаками занемевшие икры и бедра. Сон Ён сел, поглядел и предложил:

– Давай разотру!

Потянулся к ней, Ха На шлепнула его по рукам.

– Совсем сдурел?! Иди вон домой давай, потеряли тебя уже!

Кряхтя и охая, словно старушка, встала и поковыляла прочь, то и дело останавливаясь, чтобы постучать или растереть ноги. Сон Ён глядел вслед, недоверчиво улыбаясь: неужели охраняла его сон? Терпела, не шевелилась, не ворчала? А выспался он и впрямь славно, как будто проспал целую долгую ночь без уже привычных тревожных сновидений.

Легко поднялся, подвигал шеей, плечами и застыл, разглядывая отпечатки, оставленные длинными нечеловеческими пальцами на песке неподалеку.

А только ли сон его охраняли?

Может, и его самого?

И успел ли он сказать перед тем, как заснуть, что ему нравятся не только ее руки, но и она сама?

Или просто подумал?

* * *

Теперь на ночном берегу Сон Ёну не было одиноко или даже темно. Море как будто заботилось, чтобы он не запнулся и больше не терял тропинок – над вечерней водой разливалось какое-то свечение. Отблески далеких зарниц? Отражения звезд? Или с наступлением сумерек глазастые ино зажигали для него путеводные подводные светильники?

Но сегодня вечером не только море пеклось о своем незадачливом сыне. Сон Ён увидел на террасе отца. Тот надел лучшую из своих считаных одежд и сидел, так напряженно выпрямившись, что не оставалось никаких сомнений – ждали именно его и именно с серьезным разговором. Сон Ён поклонился со словами «как ваше здоровье, отец?», по кивку опустился на колени напротив.

Министр Ким глядел на него из-под седых торчащих бровей. Молчал. Каждый день после своего несчастного утопления Сон Ён ожидал этого разговора: суровых слов о его легкомыслии, безответственности и нарушении запрета, заповеданного главой семейства. Но, видимо, оставляли их до его окончательного выздоровления.

Так как Ким Хён Чжи продолжал молчать, сын решился начать первым:

– Пусть отец простит меня: я ослушался запрета входить в морскую воду. В тот момент я не подумал, к чему это может привести и кто будет заботиться о вашей старости, если я вдруг глупо и бездарно погибну…

Досадливо махнув на него ладонью, министр Ким сказал неожиданное:

– Ты сделал то, что должен был сделать. Молодец!

Отец хвалил его так редко и так скупо, что Сон Ён даже растерялся, не зная, как реагировать и что чувствовать при этом. Министр решительно продолжил: