Огни были достаточно яркими, чтобы сбить темновидение, но на дневное зрение переключиться не позволяли — явно намеренно, чтобы создать максимум неудобств, так что мы поменялись ролями: теперь я вёл Вильгельмину за руку, предупреждая о выступах и выбоинах, внезапно «изукрасивших» не только пол, но и стены, и даже потолок. Поначалу её замедленная реакция очень мешала, но потом мы растянулись насколько возможно, не расцепляя руки, и я стал обстукивать своим шестом все препятствия, которые нельзя было обойти, комментируя их вслух — мол, ступенька в два пальца, яма в три пальца, выступ сверху в ладонь — и благодаря сочетанию острого слуха, абсолютной памяти и отличной координации Вильгельмина смогла двигаться вполне уверенно. На самом деле мы двигались настолько быстро, что застали постовых врасплох: они явно ждали нас не раньше, чем через полчаса после входа на эту «полосу препятствий».
Глава 2, в которой решается судьба нашего героя
В небольшом зале, украшенном лишь простой геометрической резьбой на потолке, уже почти час шло закрытое заседание совета клана Эдельштайнбергшлосс. Позади были два напряжённых часа собеседования с непонятным чужаком и почти четыре часа предшествовавших ему крайне утомительных, но успешных переговоров с посольством соседнего племени араманди[7]. Позиции советников были озвучены и теперь шла по-дварфийски тщательная проработка всех деталей итогового решения.
Как и ожидала Вильгельмина, за самовольное возвращение ей увеличили срок изгнания, но, вопреки её опасениям, всего на пять лет — Глава Архивов озвучил соответствующий прецедент. Знания пришлеца, опять-таки ожидаемо, сочли достаточно ценными, чтобы наградить «поселением в видимости ворот» — собственно, к большому неудовольствию советников, других наград для изгнанников в такой ситуации почти и не было: амнистия или хотя бы сокращение срока изгнания очевидно не годились, а почётный титул
Сложность была в статусе чужака: с одной стороны, он, ну, чужак… а с другой — Мост Камней под ним хоть и опустился до самой воды, тем не менее пропустил посуху — в отличие от тех же араманди, которые давние союзники клана, и воду не любят как бы не сильнее подгорного народа. Но в любом случае, чтобы точно оценить его знания и внести всё ценное в Архивы, чужака придётся к этим самым архивам допустить — точнее, к хранителям, против чего Глава Безопасности совершенно обоснованно возражал. Вариант, когда чужак сначала рассказывает всё какому-нибудь ученику, а потом тот пересказывает хранителю, отклонили как непродуктивный: дварфийская абсолютная память спасала от эффекта «испорченного телефона», но вот уточняющие вопросы таким способом задавать крайне неудобно, без уточняющих вопросов не будет понимания, а без понимания знания превращаются всего лишь в набор сведений — пусть и ценный, но мёртвый, не способный к развитию.
— А давайте их поженим? — Неожиданно предложил Глава Порядка[8], с тоской покосившись на отложенную стопку непросмотренных документов. — И Вильгельмине хорошо — всё равно после изгнания ей лет сорок в девках ходить, а тут станет сразу мужняя жена — и чужака клятвой привяжем. Правда, он же обычаев не знает, придётся его учить… Что скажете, советники? На мой взгляд — сплошные плюсы со всех сторон!
— Гм. Привести его под большую клятву — это вариант… Лучше даже под малую — можно будет обучение сократить! — Согласился Вольфганг Герхардт, решительно хлопнув по столу. — Безопасность одобряет.
— Интересная идея, молодой Фридрих! — пробормотал из недр своего кресла самый старый из советников — да и из всего клана, пожалуй. Глава Порядка поморщился, но промолчал: его неполные полтораста лет на фоне почти трёхсот сорока Гельмута Густава Альфреда вполне давали тому право на такое обращение, но от этого упоминание о возрасте не становилось менее досадным. — Что-то такое упоминалось в Архивах, я проверю и к завтрашнему совету определюсь. Ну а теперь расскажите мне, что там был за шум с араманди? Судя по тому, что все целы — поладили миром, но меня интересуют подробности.
Глава Безопасности задумчиво побарабанил пальцами по столу: как ни крути, а обеспечение посольской неприкосновенности лежит на нём, и случившееся — его прокол…. Даже если всё кончилось хорошо. Собравшись с мыслями он начал рассказ.