Драконово семя

Но что же случилось с нашим къинхо? Почему он не ударит, не затопчет ногами наглого пришельца? Хамзат стоял и молчал, не поднимая глаз на Бубу. Сигарета скатилась с его губ, и он наконец тихо выдавил из себя несколько слов, которых никто из окружающих не услышал. Кири Буба его задирал, а он отговаривался – получается, так! Какой-то недомерок из чужаков пронзительно засвистел. Пантера зло на него посмотрела, тряхнула волосами и прошла сквозь толпу девушек и парней, как сталь сквозь масло. Она подошла к мужчине, которого сама выбрала в свое время, вынула из ножен на его поясе клинок и подала со словами:

– Хамзат, я верю, ты быстро успокоишь его.

Под сводами зала вместо окон была длинная щель, глядевшая на Камбилеевку. Хамзат взял нож двумя руками, посмотрел на него, словно не узнал, неожиданно выпрямился и бросил через щель в реку.

– Противно потрошить такую мразь, – сказал Буба и замахнулся, чтобы ударить Хамзата.

Но Амира удержала его, обвила руками шею, глянула на великана колдовскими глазами и с презрением произнесла:

– Оставь его. Все считали его мужчиной – зря, он обманывал нас.

Кири Буба подумал и решительно обнял ее – будто навек заключил в объятия, потом велел поставить лезгинку. Кавказские ритмы пламенем пожара охватили бывший дом христианской Богоматери. Буба танцевал неплохо, но настоящего огня не было в нем – ведь он уже сверг былого кумира и получил лучший приз: саму Амиру-Пантеру.

– Шире круг, веселее, джигиты, она пляшет только со мной! – кричал Буба.

Они вышли щека к щеке, опьянев от танца, будто лезгинка их вконец одурманила.

А я тем временем сгорал от стыда. Сделал пару кругов с какой-то девчонкой, бросил ее и стал пробираться к выходу. Хороша ночка, верно? Для кого хороша? Получается, что мы в Ангуште просто никто и ничто. Поскорей бы выбраться из этой ужасной ночи и оказаться в завтрашнем дне! Кто-то уходил из «Казанки» и задел меня локтем – Хамзат!

– Крутишься под ногами, балбес, – выругался он и шагнул в темноту, в сторону Камбилеевки.

Больше мы никогда не встречались.

Во дворе стоял раздолбанный пазик, на котором, видимо, приехали чужаки. В свете фонарей я заметил два пондара, лежавших на переднем сиденье. Брошенные, они теперь не могли извлекать звуков. Так же и я – всегда делал только то, что надо было кому-то.

Что моя жизнь? Огромное небо надо головой, речка, бьющаяся внизу, в одиночку – без расчета на чью-то помощь, немощеная улица, чья-то сожженная сакля с сохранившейся печкой… Я, видно, из породы сорной травы, что выросла на свалке битого кирпича и старых костей вперемешку с чертополохом. Что может вырасти из грязи, кроме тупых пустозвонов, робеющих перед каждым, кто сильнее? Никчемные горлопаны и трусливая шпана… И тогда я подумал: нет, чем больше мордуют нас, вайнахов, осетин, тем сильнее надо нам становиться. Кто мы – грязь, по-вашему? Пусть бьют барабаны лезгинки, пусть осетинская водка дурманит голову, а ветер несет по высохшей степи запахи лаванды и мяты. Нет, не напрасно эта ночь была столь хороша. Звезд наверху насыпано – голова идет кругом. Они спокойны, потому что знают, что будет дальше… Отчего я так разволновался, какое отношение ко мне имеет то, что случилось? Но чтобы сам Хамзат Ахмадов испугался…

Почему-то я вспомнил случайно услышанный разговор Хамзата с Пантерой, случившийся во дворе Дома культуры перед самыми танцами. Вернее, конец их разговора, видимо, о никяхе, о том, что чеченец может жениться только на чеченке. Пробегая через двор ко входу в «Казанку», я услышал, как Амира сказала запальчиво: «Какой ты чеченец? Ты родился в Казахстане, в семье хронических алкоголиков, оказался в доме малютки, а потом семейная пара, потерявшая дите при депортации, решила усыновить тебя, несмотря на то что сами голодали. Вот ты и стал чеченцем. Темнолицый, твоими родителями были, наверное, цыгане, ассирийцы или кто там еще… Никак не чеченцы, ты что, не знал?» Неудобно было слушать чужой разговор, я ускорил свой бег, но успел различить последнюю фразу Хамзата: «Нет, от меня это скрыли…»

Получается, что Хамзат не чеченец… Впрочем, какая разница? Для меня он настоящий чеченец и всегда был примером. Но испугался… И это тоже факт – да еще какой!

Трусость Хамзата, но, главное, нестерпимая смелость «пришлого» очень уж сильно меня задели. Лучшую женщину увел с собой длинный Буба-Нож. На эту ночь, на следующую, может, и на веки вечные, потому что Амира – такая, она всегда и во всем всерьез. Интересно, куда они подевались? Далеко уйти не могли… милуются в ближайшем овраге.