Драконово семя

– Освобождение, настоящая свобода – это реально интересно! – подумал Игнат и усмехнулся. – Но «мы пойдем другим путем», как сказал некогда великий вождь пролетариата!

Внезапно подростка, скорчившегося в нише ящика, посетила странная мысль.

Каким образом могла возникнуть эта щель? Сама по себе или же тогда, когда в июне 1944-го здесь на постое разместились финские оккупанты?[65]

Фрагментарное сознание, раздробленное и перегруженное изнурительными компьютерными забавами, не раз подстраивало ловушки Игнату: на этот раз ему вдруг представилось, как в пыльной нише, где сейчас скорчился он сам, устраивался, скрючившись, некий горячий финский парень в военной форме времен Великой Отечественной и подглядывал за его мамой. При мысли об этом воздух в тесном пространстве резко уплотнился, сделался горьковато-кислым и почти невыносимым. Да нет, что за ерунда! Мамы тогда еще не было, да и коробку эту панельную строили позже – в брежневские времена. Но все-таки щель…

Извиваясь и пыхтя, весь в пыли, Игнат задом кое-как выбрался из ниши и бросился в соседнее помещение.

Комната матери теперь не походила на только что виденную им загадочную женскую светелку. Перед ним была привычно-скучная спальня, в которой вечерами мать, отложив вязание и позевывая, помогала ему выполнять домашние задания. Где ворчала и жаловалась на его плохой почерк, на грязь и кляксы в тетради, выговаривала за криво повязанный галстук школьной формы, за тройки по математике и литературе: «Ну математика – ладно, она тебе не дается. А литература? Ты ведь столько читаешь, знаешь много такого, о чем я, например, даже не слышала… Да и язык у тебя подвешен как надо. Хватит то и дело бегать в мамину комнату, чтобы якобы взглянуть на кораблики в Речном порту, – что за ребячливость, ты ведь взрослый парень», где, подперев рукой щеку, сверяла принесенную с работы бухгалтерскую ведомость или подолгу корпела над товаротранспортными накладными.

Игнат решил исследовать щель с этой стороны. Сразу и не отыщешь ее. Но если хорошенько приглядеться, то там, где по верху деревянной облицовочной панели (позднейший новодел) узенькой деревянной нахлобушкой бежал кант, в одном месте ловко пряталась заветная щель.

Стремительно вернувшись в свою комнату, он собрал и положил на место разбросанную одежду и прочее содержимое ящиков, аккуратно задвинул их и дал себе слово не делать в дальнейшем ничего такого, что могло бы привлечь к шкафу внимание матери или других взрослых.

После того как Игнат обнаружил секретную щель, он придумал тайную месть для матери. Если та особенно к нему придиралась, то, едва поворачивался ключ в его комнате, мальчик осторожно вытаскивал ящик и подолгу разглядывал, как мать собиралась ко сну. В те же вечера, когда она бывала добра с ним, он не подглядывал.

Выяснилось, что перед сном она имеет обыкновение раздеться догола, даже если в доме прохладно. Большое зеркало находилось в скрытом от его глаз углу комнаты, и, если обнаженная мать подходила к зеркалу достаточно близко, разглядывать ее становилось почти невозможно.

Ей уже под сорок, и тем не менее тело моложавой женщины, много лет ведущей здоровый и во всех отношениях достойный образ жизни, к тому же регулярно занимающейся йогой, оставалось стройным и подтянутым. Обычно перед сном она с головы до ног натиралась какими-то растворами, содержащими, наверное, лаванду и другие травы индийской медицины, после чего опускалась на коврик перед зеркалом и, уставившись в него рассеянным взглядом, неподвижно сидела в позе лотоса, распространяя вокруг специфические ароматы этих растворов, настолько сильные, что они через щель проникали в соседнюю комнату. В такие моменты Игнат ощущал некое подобие умопомрачения, голова кружилась, по обоям начинали сами собой бегать чертики, пятнышки алого лака ногтей матери казались ранками с запекшейся кровью.

У Игната впервые появилась возможность внимательно рассмотреть женское тело.

Шея плавно переходила в светло-бронзовые плечи, потом – в слегка загорелые руки. Белые, словно светящиеся изнутри, плоды теплой плоти начинались от основания груди, резко вздымались, темные соски, словно жившие отдельной жизнью, задорно смотрели вверх и в стороны. Взгляд скользил дальше: чуть заметно дышащий живот был бы очень хорош, если б кожа на нем не пошла уже небольшими складками – послеродовыми растяжками, причину появления которых пытливый Игнат разыскал, заглянув в вездесущую «Википедию».

А потом его взор добирался и до тех самых черных земель. Ему не удавалось их как следует рассмотреть, даже глаза начинали болеть от напряжения… В голове пробегало множество скабрезных словечек из лексикона петрозаводских подворотен, но и с помощью этого среза грубоватой народной мудрости ему не удавалось проникнуть воображением в тайну, скрытую за темными зарослями. Скорее всего, его приятели были правы: там просто ничего нет. Дыра в теле – ничего, кроме пустоты. Пустота – начало всего, все мы родом из пустоты. Интересно, пустота этой космической дыры связана как-нибудь с мистической пустотой его собственного мира?