Драконовы сны

Снаружи было холодно. Шторм разыгрался не на шутку. Ветер рвал накидку травника, швырял в глаза песок и снежную крупу. По небу распластались тучи, вздыбленное море пенилось волнами. Уже стемнело, морская вода цветом походила на измятое железо. Жуга мысленно порадовался, что они сейчас на суше, бросил взгляд на кнорр, укрытый парусом и вытащенный на берег, на темные коробки хлевов и сараев, поежился и поспешил вернуться в дом.

Дом встретил травника теплом и мягким струнным перебором — Вильяма все-таки раскрутили на песню, причем, на что-то героическое. Большинство понимали по-английски, остальным Яльмар шепотом переводил. Жуга вознамерился было пройти обратно на свое насиженное место, но в этот миг вдруг замер, услыхав откуда-то из-за стены еле слышный плач и всхлипывания. Он огляделся. В темном коридоре негде было спрятаться. Жуга повернул назад и с удивлением обнаружил там маленькую дверь, которую он раньше почему-то проглядел. Звуки доносились оттуда. Помедлив, Жуга толкнул ее, пригнулся и решительно забрался внутрь.

Плач сразу смолк. Травник шагнул вперед и огляделся.

Здесь было пыльно и темно. Уставленный корзинами и мешками захламленный чулан казался холодным и безжизненным. С потолка свисали веревки, старые сети и паутина. Пахло плесенью.

— Кто здесь?

Что-то шевельнулось возле бочки под рогожей. Жуга присел на корточки и потянул за край. Мешковина поползла вниз, открывая бледное лицо в мокрых дорожках от слез.

— Ты?..

— Не смотри на меня! — Кай попытался прикрыться волосами. Не получилось — пальцы хватанули пустоту. Он всхлипнул и забился дальше в угол. Уперся в стену и потупился. Слезы потекли опять.

— Что ты тут делаешь?

— Что, что… Реву! — угрюмо буркнул тот и отвернулся. Хлюпнул носом. — Уйди. Оставь меня! Чего тебе с другими не сидится?

Травник протянул к нему руку. Коснулся плеча.

— Кай, я…

— Нет! — вдруг тихо вскрикнул тот и вжался в стену. Расслабился. — Не надо, — сказал он уже тише. — Это имя… Я не хочу его. Оно холодное, пустое! Оно не отзывается в душе… Как будто сердце стало изо льда! — он потряс головой. — Оно… не мое!

Он умолк и лишь сидел, размазывая слезы по щекам. Жуга огляделся, перевернул пустую корзину, уселся на нее и стал ждать, понадеявшись, что тот вскоре заговорит опять. Так оно и вышло.

— Я не знала… — запинаясь и глотая слезы, говорил Кай. — Я не знал, что это так больно… так обидно — сделаться никем. Я не знал… не думал, что имя так много значит! Я… теперь не Герта. А кто я? — он поднял к травнику заплаканное лицо. — Кто?

Жуга помедлил и слез с корзины. Сел рядом с Каем на пол у стены. Протянул руку. Кай напрягся, но затем сам придвинулся ближе и привалился к его плечу. Вздохнул. Вскоре он уже перестал вздрагивать и успокоился.

— Знаешь, — медленно сказал Жуга, — до встречи с тобой я как-то не задумывался, что вовсе не обязательно на самом деле быть мужчиной или женщиной. Достаточно просто убедить в этом себя. А вот когда удается убедить в этом и других, то… плохо дело.

Он умолк, не зная больше что сказать, и лишь теребил его короткие темные волосы. Вздохнул. Ощутил, как пульсирует кровь под коленками, где стягивали ноги ремешки сапог, рассеяно подумал, что руки все еще пахнут жареным луком. Мысли разбегались. В душе его были смятение и пустота. Он огляделся. «Яд и пламя, — подумал он, — что я делаю? Что я здесь делаю?»

Кай молчал.

И Герта молчала.

И травник тоже молчал.

Иногда бывает очень трудно протянуть друг другу руку через тьму.

— Говори со мной, — попросил Жуга.

— О чем? — всхлипнул тот. — Я не знаю, что сказать…

— О чем угодно. Расскажи о себе. Что ты делал у Хедвиги?

— Учился… Я… Она была не злая. Просто я был ей очень нужен, она хотела, чтобы я была… чтоб я был лучше всех. Мне нельзя было ни с кем разговаривать, кроме нее, она хотела, чтобы я не думал ни о ком… Знаешь, однажды я сделал из тряпок куклу и говорил ей, говорил, рассказывал… рассказывал… А она отобрала ее и бросила в огонь, а меня опять посадила в подвал… Она сказала — никому нельзя… А я и там рассказывал. Бочонкам. Кирпичам. Ошейнику. Рукам. У меня никого не было, и только потом, когда Золтан догадался…

Он умолк и хлюпнул носом.

— Не прогоняй меня. Пожалуйста.

Он замолчал опять, и Жуга внезапно понял, почему забрался Кай в эту кладовку, где не было ничего, где было тихо и темно и все так походило на старый подвал в его доме, где каждый камень знал его слова. Он понял, почему осталась невыломанной ржавая цепь и почему именно подвал охраняло самое страшное сторожевое заклятие из всех, что были в доме.

Мастер не уходит, не передав свое умение ученику.

А если у него не хотят учиться?

Травник снова огляделся. Ему было больно. Нестерпимо больно.

Что он рассказывал, о чем он говорил здесь этим продавленным корзинам и разодранным сетям?

«Убил бы, — с каким-то мрачным исступлением подумал Жуга. — Взбесившаяся баба… Нет, ей богу убил бы!..»