Драконы моря

— Боюсь, из моей истории можно извлечь очень много пользы, — скорбно промолвил магистр, — ибо вот уже двенадцать лет, как я являюсь несчастнейшим из людей. Быть может, нам известно, что в пещере между Зюльнихом и Хеймбахеном живет премудрая женщина по имени Радла, которая предвидит будущее. Меня к ней водила моя мать, которая хотела узнать, буду ли я счастлив, если приму сан священника, ибо у меня возникло великое желание сделаться служителем Христовым. Премудрая женщина взяла мою руку и долгое время сидела с закрытыми глазами, качаясь и постанывая, так что я чуть не умер от ужаса. Наконец она промолвила, что я буду хорошим священником и многое из того, что я задумал, удастся. «Но с тобой случится несчастье, — сказала она. — Ты совершишь три греха, и второй грех будет хуже, чем первый, а третий грех будет тяжелее всех. Такова твоя участь, и тебе ее не избежать». Вот ее слова, и к ним она ничего не добавила. Когда я и моя мать шли домой из пещеры, мы горько рыдали, ибо мы оба хотели, чтобы я был святым человеком, свободным от греха. Мы пришли к нашему старому священнику, дабы спросить его совета, и он ответил, что человек, совершив всего три греха за всю свою жизнь, должен считать, что он счастлив, но его слова меня мало успокоили. Итак, я поступил в семинарию в Аахене, и не было там ни одного студента, который выказывал такое рвение к учебе, как я, и так усердно бы избегал прегрешений. В латыни и в литургике я был лучшим в семинарии. Когда мне исполнился двадцать один год, я знал наизусть Евангелие и все псалмы, а также Послания к Фессалоникийцам и Послание к Галатам, которые были сложны для большинства учеников, за что меня высоко ценил настоятель собора и декан семинарии Румольд и сделал своим дьяконом. У старого настоятеля Румольда была глотка как у быка и большие сверкающие глаза. Прихожане трепетали, когда он обращался к ним с проповедью, но больше всего на свете, кроме Святой Церкви, он любил две вещи: пряное вино и обширные познания. Он был сведущ в науках столь сложных и запутанных, что люди даже не понимали значения их названий, таких, как астрология, хиромантия, алгоризм; говорил, что он может беседовать с императрицей Теофанией на ее родном языке Византии. Ибо в молодые годы он побывал на Востоке вместе с ученым епископом Лютпрандом из Крэмоны и рассказывал нам удивительные истории о тамошних странах. Всю свою жизнь он собирал книги, и их у него уже набралось семьдесят. Часто вечером, когда я приносил ему в келью горячее вино, он обучал меня различным наукам или заставлял читать вслух труды двух древних поэтов, которые были в его библиотеке. Одного из них звали Стациус, он витиеватыми словами воспевал прежние войны, которые происходили между Византией и городом, который назывался Фэбес. Другого звали Эрмольдус Нигеллус, и его было понимать легче. Он рассказывал об императоре Людвиге, сыне императора Карла Великого, и о том, как он воевал с язычниками в Испании. Когда я делал ошибки при чтении Стациуса, старый декан ругал меня, бил своим посохом и говорил, что я должен читать его с любовью и благоговением, ибо он был первым поэтом в Риме, который сделался христианином. Мне хотелось сделать приятное настоятелю и избежать его посоха, поэтому я делал все, дабы ублажить его, но как я ни пытался, я не смог полюбить стихи этого поэта. Был еще третий поэт, книгой которого обладал декан, и она была переплетена лучше других. Я часто видел, как он сидит над ней и бормочет что-то. В такие вечера он был особенно благодушен и посылал меня принести побольше вина, но никогда не позволял читать ему вслух эту книгу. Меня снедало любопытство, что же содержится в этой книге, и однажды вечером, когда он навещал епископа, я вошел в его келью и принялся искать эту книгу. Наконец я ее нашел, она была в маленьком ларце, который стоял под его креслом. Книга называлась «Правила для магистра», и в ней содержались советы святого Бенедикта, как жить праведной жизнью, за ними следовало рассуждение о целомудрии, написанное человеком из Англии по имени Альдхельм. Затем следовали длинные стихи, начертанные особенно красиво и тщательно. Они назывались Ars Amandi, что означает «Искусство любви», и были сложены поэтом Древнего Рима, которого звали Овидий и который, несомненно, не был христианином.

  В этом месте повествования магистр скорбно взглянул на отца Вилибальда, а тот лишь задумчиво кивнул.

— Я слышал об этой книге, — промолвил он, — и знаю, что она особенно ценится среди глупых монахов и ученых монахинь.