Драконы моря

  — Я не встречал его во плоти. — сказал магистр, — но мне и без этого от него досталось. Купец Дудо жил в большом доме у реки. Он радушно принял меня, и каждое утро и каждый вечер я справлял службу для его домочадцев. Я прилагал все усилия, дабы обучить ого сына, и иногда Дудо сам заходил и слушал нас, ибо он был воистину добрым человеком и часто просил меня не пренебрегать розгой, занимаясь с его чадом. Его жену звали Алкмунда. У нее была сестра, которая жила с ними в том же доме, и эту вдову хвали Апостолика. Они были обе молоды и очень красивы, но вели себя крайне скромно и целомудренно. Когда они прогуливались, они двигались медленно, опустив глаза, а в часы молитвы никто не выказывал большего рвения, чем они. Но с тех пор, как в моей душе поселился непристойный поэт Овидий, я не осмеливался слишком долго смотреть на них и не заговаривал с сестрами. Все было хорошо, пока купец не отправился в длительное путешествие по делам на юг, в Ломбардию. Прежде чем пуститься в путь, он исповедовался мне и дал обет, что если он возвратится целым и невредимым, то он подарит церкви щедрые дары. Кроме того, он заставил меня пообещать, что я буду молиться за него ежедневно, простился с домочадцами и отбыл на коне вместе со своими слугами. Его жена и ее сестра безудержно рыдали при расставании, но, как только он уехал, их слезы иссякли, и они принялись вести себя совсем иначе, нежели раньше. Во время домашней молитвы они были по-прежнему благочестивы и набожны, но они часто приходили послушать, когда я занимался со своим учеником, и сидели, перешептываясь и глядя на меня. Часто они тревожились, не переутомилось ли дитя, и предлагали ему пойти и поиграть, а однажды шепнули мне, что нуждаются в моем совете по одному крайне важному делу. Они были изумлены тем, сказали они, что я столь торжественен и серьезен, вопреки моей молодости. А госпожа Апостолика спросила, правда ли, что все молодые священники застенчивы с женщинами. Она сказала, что они с сестрой теперь обе стали безутешными вдовами, нуждающимися в проповедях и увещевании. Они сообщили мне, что хотят исповедаться прежде Пасхи, а Алкмунда спросила, имею ли я право отпускать грехи. И ответил, что епископ даровал мне такое право, поскольку, как он пояснил, этот дом славится своей набожностью и благочестием и здесь всегда найдутся люди, которые пожелают прийти на исповедь. Услышав это, обо от радости захлопали руками; с этого времени дьявол начал искушать меня и я все больше и больше думал об этих женщинах. Ради их доброго имени должен сказать, что Дудо строго запретил им даже прогуливаться по городу и наказал своему управляющему следить за этим. Поэтому-то они так часто и заглядывались на меня и в конце концов ввели меня в грех. Увы, я должен был быть тверд и  уклониться от их домогательств, либо хотя бы избегать их присутствия, как поступал святой Иосиф в доме Потифара. Но Иосиф никогда не читал Овидия, поэтому он был не в таком опасном положении, как я. Когда я смотрел на них, я переставал быть набожным и целомудренным человеком и становился похотливым грешником, поэтому я трепетал, когда они приближались ко мне, но не осмеливался сделать что-нибудь, ибо был молод и неискушен в подобных делах. Эти женщины были греховны, как и я, бесстыдны, и дерзости им было не занимать. Однажды ночью, когда я спал в своих покоях, женщина разбудила меня, забравшись ко мне в постель. Я не мог говорить, ибо был преисполнен радости и ужаса одновременно, а она нашептывала мне, что началась гроза, и она боится бури. Затем она обвила меня руками и принялась неистово целовать. Вдруг сверкнула молния, и при ее свете я увидел, что эта женщина была Апостолика, и хотя я тоже боялся грозы, у меня не было времени думать об этом. Некоторое время спустя, после того, как я вдоволь насладился ее прелестями, что было куда лучше, чем все то, что описывал Овидий, я услышал удар грома прямо над крышей и ужаснулся, ибо решил, что Господь собирается покарать меня. Но этого не случилось, и в следующую ночь, когда Алкмунда пришла ко мне и была столь же ласкова, как ее сестра, грозы не было, а моя похоть была столь велика, что я наслаждался грехом с холодной головой и жестким сердцем. Эти женщины обладали покладистым и нежным нравом, никогда не укоряли меня и не бранились между собой; в них не было никакого зла, кроме великой, безграничной похоти. Они не чувствовали ни страха, ни раскаяния за то, что совершили, разве только тревожились, что о происходящем догадаются слуги. Но дьявол был силен в них, ибо что может быть приятнее для него, как не падение служителя церкви? Когда наступила Пасха, все домочадцы пришли ко мне, дабы исповедоваться в грехах. Последними подошли Алкмунда и Апостолика. Робко и застенчиво они изложили мне все, что произошло между нами, и я не мог ничего сделать, кроме как объявить им об отпущении грехов. Воистину, я совершил ужасный поступок, ибо, хоть я к этому времени и погряз в грехе, но тогда я чувствовал, что умышленно предаю Господа.