Драконы моря

На корабле находилось пятьдесят воинов и семьдесят два раба, на которых приходилось восемнадцать пар весел. Сидя на скамьях вплотную друг к другу, они часто перешептывались о том, как бы им освободиться от цепей, обезоружить людей и добыть себе свободу. Но цепи были крепкими, а рабы находились под пристальным надзором охраны, которая появлялась, как только корабль вставал на якорь. Даже когда они вступали в сражение с вражескими кораблями, назначалось несколько воинов, которые должны были следить за ними и убивать всякого, кто выказывал какие-либо признаки беспокойства. Когда их доставили на берег в одной из военных гаваней калифа, они были заперты в домах для рабов, где они находились под строгим наблюдением, и им не позволялось даже собираться вместе до тех пор, пока корабль не был готов к отплытию. Казалось, им не оставалось ничего, кроме как сидеть на веслах, пока в их телах еще теплится жизнь, и ждать, когда вражеский корабль одержит победу над их хозяевами и отпустит рабов на свободу. Но у калифа было много кораблей, и каждый раз они превышали числом противника, поэтому едва ли на это можно было рассчитывать. Тех рабов, кто показывал свой строптивый прав или во всеуслышание проклинал своих хозяев, засекали до смерти либо выбрасывали за борт живыми. Если же провинившийся был сильным гребцом, его лишь кастрировали и вновь сажали за весла. И хотя рабы никогда не допускались к женщинам, это считалось самым тяжелым наказанием.

Когда Орм состарился и рассказывал обо всем, что выпало на его долю, он все еще помнил, где именно на корабле сидели викинги, а какие места занимали остальные рабы. И когда он рассказывал свою историю, он переводил слушателей от весла к веслу, растолковывая, что за человек сидел здесь, кто среди них умер, как на их место пришли другие рабы и кто из них получил большее число ударов бичом. Он говорил, что ему нетрудно было запомнить все это, ибо в своих снах, он часто возвращается на корабль и видит напряженные спины, покрытые рубцами, слышит стоны гребцов, занятых своим непосильным трудом, и, как прежде, замечает ноги надсмотрщика, приближающегося к нему. И часто он добавлял при этом, что нет большего счастья в мире, чем пробуждение от этого сна, ибо только тогда отдаешь себе отчет, что это лишь снилось.

У левого борта, через три весла от Орма, сидел Крок, который к тому времени очень сильно изменился. Орм и другие викинги знали, что ему приходится тяжелее, чем остальным, ибо он привык повелевать и всегда был уверен в своей удаче. Он был очень угрюм, редко отвечал, если к нему обращались, и хотя благодаря его силе ему было нетрудно выполнять взваленную на него работу, он греб как будто в полусне, глубоко задумавшись о чем-то. Постепенно взмах его весла замедлялся, и затем его весло выбивалось из общего ряда, за что он бывал жестоко исхлестан надсмотрщиком. Но никто никогда не слышал, чтобы он закричал от боли или пробормотал проклятия. Крок лишь сильнее налегал на весла и догонял остальных, но его взгляд задумчиво следил за удаляющейся спиной надсмотрщика; так человек смотрит на назойливую осу, которую он не может прихлониуть рукой.

С Кроком делил весло человек по имени Гунни, который громко жаловался, когда ему за счет Крока перепадали удары бича, но Крок мало обращал внимания на его плач. Наконец однажды, когда надсмотрщик нещадно избил их обоих и жалобы Гунни стали нестерпимыми, Крок взглянул на него так, как будто для него было внове его присутствие, и промолвил:

— Будь терпелив, Гунни. Тебе недолго осталось выносить меня. Я вождь и не рожден служить другим людям. Но у меня есть замысел, который мие осталось воплотить, если только моя удача позволит мне сделать то, что я должен сделать.

Он замолчал и не сказал больше ни слова, и Гунни не мог добиться от него, что это был за замысел, который он должен был воплотить.