Драконы моря

Орм заметил, что, вероятно, в королевстве калифа живет множество поэтов, раз ему довелось здесь встретить хотя бы одного. Халид ответил, что множество людей пробуют слагать стихи, но совсем не все могут быть названы истинными поэтами.

После такой беседы они сошлись получше, хотя Халид по-прежнему оставался плохим гребцом, а иногда вовсе не мог взяться за весла, так как у него была содрана кожа на руках. Несколько позже он рассказал Орму, что привело его на галеры. Он должен был несколько раз повторять сказанное, прибегать к иносказаниям, дабы пояснить, что он подразумевает, ибо трудно было понять его речь, но в конце концов Орм уловил суть рассказа.

Халид сообщил ему, что своим сегодняшним тяжелым положением он обязан самой прекрасной девушке во всей Малаге, дочери правителя города, человека знатного, но со злым нравом. Красота его дочери была такова, что даже поэту трудно было представить что-либо более прекрасное. Однажды Халиду выдался счастливый случай увидеть ее без покрывала на праздник урожая. С этого мгновения он полюбил ее превыше всех других женщин и сочинял песни в ее честь, которые таяли у него на губах, когда он пел. Спустя какое-то время он проник через крышу в дом, который находился рядом с дворцом, где она жила, и ему посчастливилось поймать на себе ее взгляд, когда она сидела в одиночестве на крыше. Он восторженно выкрикнул приветствие и, обратив к пей протянутые с мольбой руки, уговорил ее поднять еще раз покрывало с лица. Это был знак того, что она отвечает взаимностью на его любовь, и великолепие ее красоты заставило его почти потерять сознание.

Он убедился, что госпожа благоприятно к нему расположена, и подкупил богатыми дарами служанку, что позволило ему посылать ей записки. Затем правитель города уехал в Кордову, дабы представить калифу годовой отчет, и госпожа послала Халиду красный цветок. В ответ на это Халид переоделся старухой и при потворстве служанки пробрался к ней в покои, где они наслаждались друг другом. Но спустя короткое время ее брат напал на него в городе и в возникшей схватке был ранен благодаря умению Халида владеть оружием. По возвращении правителя города Халид был заключен под стражу и предстал вскоре перед ним.

На этом месте рассказа Халид почернел от ярости, злобно плюнул и послал самые страшные проклятия на голову правителя. Затем он продолжил:

— По закону он ничего не мог со мной сделать. Допустим, я возлежал с его дочерью, но я увековечил ее в изысканных песнях. Казалось, он понимал, что у человека с таким происхождением, как мое, вряд ли было намерение жениться на дочери простого бербера. Я ранил его сына, но только после того, как он первым напал на меня. Если бы не мой мирный нрав, он вообще не ушел бы от меня живым. За все это правитель, если только он действительно истинный приверженец закона, должен был быть благодарным мне. Вместо того он во гневе созвал совет, и вот решение этого совета! Слушай же, о неверный, и изумляйся!

Орм слушал с любопытством, хотя многие слова были ему незнакомы, и человек на соседней скамье тоже слушал, поскольку Халид рассказывал свою историю громким голосом.

— Он прочитал вслух одно из моих стихотворений и спросил, не я ли написал его. Я ответил, что любой в Малаге знает не только эти стихи, но и кто их сочинил, ибо это песнь, восхваляющая город, лучшее, что было когда-то написано. Там говорится о том, что, если бы Пророк вкусил плоды, которые приносит виноградная лоза, он не был бы столь суров и не запретил бы нам вкушать сей сладкий сок; борода его была бы орошена вином, чаша полна, и, восхваляя вино, он лишь упрочил бы свое учение.

Провозгласив эти стихи, Халид залился слезами, а затем объяснил, что из-за этих строк он был приговорен к работам на галерах. Ибо калиф, приверженец истинной веры и наместник пророка на земле, предписал, что каждый, кто поносит пророка и хулит его учение, должен быть наказан. Правитель же города прибег к этому закону, как к хитрой уловке, дабы отомстить ему.

— Но я утешаю себя тем, что мое нынешнее тяжелое положение продлится недолго, — сказал Халид. — Мой род сильнее, чем его, и к тому жо пользуется благосклонным вниманием калифа, так что вскоре я буду освобожден. Вот почему никто на корабле не осмеливается ударить меня бичом, ибо они знают, что ни один человек не может безнаказанно прикоснуться к тому, кто происходит от самого Пророка.

Орм спросил, когда жил этот пророк, и Халид ответил, что он умер более чем 350 лет назад. Орм заметил, что, должно быть, он действительно был очень могущественным человеком, если он спустя такое долгое время защищает своих родичей и решает, что его народ может пить, а что не может. Ни один человек не обладал такой властью в Сконе, даже король Ивар Широкие Объятья, который был самым могущественным человеком на севере.

— Никто в моей стране, ни король, ни простолюдин, — сказал он, — не может устанавливать закон о том, что пить людям, а что нет.